Аптекарь

Дом палача выглядел прибранным, глиняный пол был выметен, на столе – чистая скатерть и кувшин с васильками. Присутствие цветов произвело на Руту странное впечатление: чего-чего, но цветов она здесь увидеть не ожидала. Палач повесил меч на стену и кивнул ей, чтоб села. Рута послушалась и посмотрела на ногу – палец еще кровоточил, она хотела спросить, не даст ли он ей какую-нибудь тряпку, но палач как раз вышел из дома, а через минуту появился с ковшиком, стал перед ней на колени, опустил израненную ногу в ковшик и стал поливать водой, смывая кровь. Затем вынул из кармана кусок полотна, выплюнул на него зелень, которую перед тем разжевал, приложил к ране и завернул ступню. Рута догадалась, что разжеванная зелень – подорожник, она сама не раз так делала, но чувствовала себя неловко из-за того, что палач все время молчал, хотя она и сама была не слишком настроена на разговоры – была такой же молчуньей и так чувствовала себя лучше, но никогда не встречала другого такого же молчуна. Ей казалось, что она его своим молчанием может обидеть, и тогда наконец выдавила из себя «спасибо», но так тихо, чуть ли не шепотом, что, может, он и не услышал, потому что никак не отреагировал, а спустился в погреб и вынес оттуда сыр и сметану, скоренько покрошил зеленый лук с укропом и все это перемешал, добавив щепотку соли. Затем разделил на две миски и подвинул Руте вместе с ломтем черного пеклеванного хлеба. Ели они также молча, при этом Рута заметила, что палач все время следил, чтобы не чавкать и не чмокать, набирал по пол-ложки и вкладывал в рот так, как насыпают сахар в чашку. Хочет казаться лучше, чем есть на самом деле, подумала она, но зачем, что это ему даст, она и так никогда не будет ему женой, хоть бы и замучил. Когда они поели, палач собрал миски и ложки и вышел во двор, в окно Руте было видно, как он полощет посуду у колодца.

Здесь между стенами царила тень, солнце могло заглянуть сюда разве что в полдень. От стен веяло влажностью, густые заросли плюща приютили стаи воробьев, которые заливались щебетом. Ядовито отчаянная печаль охватила Руту, вдруг стало себя очень жалко, она чувствовала себя, как эти васильки, вырванные в поле, им уже никогда не вернуться домой, засохнут и вылетят из окна, неужели и ей придется век вековать с палачом, и не увидит она отцовского дома, конька…

Палач вошел, снял меч и буркнул:

– Иду в магистрат. А ты… – сразу поправился… – вы… отдохните. Я скоро.

Рута проводила его взглядом: идет пытать старую Вивдю, ничего человеческого в нем нет.

Старая Вивдя осталась одна в пыточной, выбритая, остриженная и нагая, с обвисшими персями, она напоминала невиданное существо, которое вылупилось из темного закутка. Руки и ноги у нее были прикованы к стене, ее мучила жажда, и ей хотелось умереть, в пересохшем рту язык онемел и еле-еле двигался.

– Господи, пошли мне скорую смерть, – прошептала она. – Я, Владыка, никогда от Тебя не отрекалась, хотя и зналась со всевозможной нечистью. Я, Владыка, лечила только Твоим именем, и Тебя благодарила, и Тебя прославляла. Пошли мне Свою благодать, пусть я умру поскорее, потому что только Ты знаешь, что невиновна я и ни в чем вины моей нету.

Вдруг в углу что-то зашелестело. Мыши? Вивдя испуганно смотрела, как солома, шурша, ощетинилась, поднялась дыбом и стала расти. Вивдя вытаращила глаза. Солома медленно выросла до уровня человеческого роста, на мгновение замерла, а потом вдруг осыпалась, и перед старухой появился знакомый черт.

– А что? Не ожидала? Ты тут нечистых клянешь, а кто тебе, убогой, поможет, если не я?

– Пить… дай пить…

Черт быстро огляделся, увидел кувшин на скамье, принюхался и только тогда прижал его к губам Вивди. Она жадно хлебала, а вода стекала по ней. Потом черт ударил руками по цепям, и они опали, а Вивдя бессильно рухнула на пол.

– Ну-ну, матушка, – засуетился черт, поднимая ее, – не добавляй мне работы. Ты должна подняться и накинуть на себя свои хламиды. Быстренько, потому что палач уже кончил обедать и плетется сюда.

Он помог Вивде надеть все семь ее юбок, а потом схватил за руку и потащил в угол – туда, откуда только что появился, солома снова зашевелилась, поднялась и накрыла их с головы до ног, а затем опала, и уже в пыточной не осталось ни одной живой или злой души.

Когда Зиморович с палачом и подмастерьями вошли в пыточную, то не на шутку опешили.

– Побей тебя сила Божия! – перекрестился Зиморович и посмотрел на палача, ища ответа, но тот так же стоял ошарашенный и не знал, что думать…

В этот момент приплелся и епископ, сопя, как кузнечный мех.

– Ага! – покачал он головой с таким видом, будто только этого и ждал. – Вот тебе на! А все из-за него! – ткнул он толстым пальцем в палача. – Если бы он не устроил здесь сватовства, то не было бы сейчас такого цуриса. И что? Где ее теперь искать? На Лысой Горе?