Аптекарь

Дверца кареты открылась, Эмилия вышла и увидела, что она в лесу на поляне, посреди которой стоит стол, накрытый яствами и напитками, за столом сидит общество, судя по всему, уже хорошо подвыпившее, и, весело галдя, разглядывает ее. На краю поляны притулилась избушка, из трубы которой вился дым. Неподалеку на вертеле жарили вепря, которого вращали двое слуг. Посланник подвел девушку к столу, и она кое-кого узнала, так как здесь были представители известных семейств, некоторые из них и раньше заказывали ее для себя. Девушку усадили за стол и принялись угощать, пододвигая со всех сторон блюда и подливая вино. За таким богатым столом девушке еще не доводилось сидеть, до сих пор никто ее ни на какие пиры не приглашал, она пыталась все попробовать, но ей постоянно подливали, а пить она не умела и очень быстро захмелела. И когда голова у нее закружилась, а мир накренился, кто-то схватил ее в охапку и поволок к избушке. Там сорвал с нее платье и, навалившись всем телом, даже не раздевшись, овладел ею грубо и быстро. Эмилия пыталась терпеть, и когда кто-то следующий навалился на нее и, закинув ее ноги себе на плечи, принялся с силой вгонять свой стержень, она все еще терпела, но третий уже перекинул ее животом через дубовую колоду и гарцевал сзади, держа за волосы, как коня за повод, и выкрикивая что-то непонятное, словно мчался в атаку на врага. Затем ее брали, поставив на колени, а спереди стали совать ей стержень в рот – то один, то другой, но ей никогда этот фрукт не нравился, и она стискивала зубы, вырывалась, ее дергали за волосы, пороли ремнем по заднице, красные полосы покрыли ее белое тело, кто-то засунул ей кинжал между зубов и, разжав их, все-таки вложил свой стержень и стал двигать им, тыча ей в горло, она заливалась слезами и чувствовала, что ее вот-вот вырвет. Внезапно ее изо всех сил ударили по голой спине кнутом, она спазматически сжала зубы. Раздался отчаянный крик, она выплюнула с отвращением кусок плоти, вскочила и бросилась наутек.

Она бежала по лесу, черному и неприветливому, поскальзываясь в своих легких сапожках и спотыкаясь о хворост и корни, ежевика цепляла ее за бедра, ветки дергали за волосы, а она бежала и прислушивалась к преследователям. Темные растрепанные пихты тянули к ней свои ветви, дорогу преграждали камни, поросшие скользким мхом, а то и целые скалы, из которых торчали черные руки и хватали ее за плечи, зловещий шепот обволакивал со всех сторон. Казалось, все для нее в этом лесу враждебно, она не видела никакой возможности спрятаться – хотя бы какой-нибудь норы или пещеры, где можно было бы затаиться, и чтобы никто, кроме нее, не мог туда проникнуть. Хотелось превратиться в белку. Страх бился в ее груди, слезы заливали глаза, она чувствовала, что задыхается.

– Не хочу, не хочу, – шептала она и бежала, а над головой срывались разъяренные птицы и резали воздух крыльями. Она понимала, что это конец, ей не удастся спастись, но надежда еще теплилась. Голоса преследователей сливались с шумом деревьев, треском ветвей, громким топотом и звоном оружия. Она бежала у них на глазах и слышала их хохот. Для них это обычная охота. Они не пощадят ее за то, что она сделала. За такое не щадят. За такое убивают. Поскольку она – никто. Она имеет не больше прав на жизнь, чем какая-нибудь букашка.

Ноги и руки жгло от множества царапин, но все это еще можно было стерпеть и пережить, главное – спастись, вырваться из леса, ведь он не безграничен. Она была уверена, что бежит в верном направлении – туда, откуда ее привезли. Вот-вот должна показаться прогалина, а там и луг, а на лугу – пастбище и люди. И ей уже казалось, что она видит просветы между деревьями, видит целые снопы солнечных лучей. Она бежала изо всех сил, чувствуя, как воздух разрывает ей грудь. Воздух становился жгучим и болезненным, она уже дышала сплошными охами и всхлипами, но впереди манил к себе свет, вселяющий надежду, и не просто свет, а большое светлое пространство, которое она сейчас распорет своим отчаянным криком, невероятно громким, способным докатиться до стен города.

Лес расступился, она выбежала на сруб, минуя пеньки и срезанные стволы, теперь она уже поверила, что спасется. Она ни разу не оглянулась, но слышала их, охотников, что шли за ней. О, нет – они не шли, они ехали верхом! И тут ее пронзила страшная и беспросветная догадка: они просто играют с ней, растягивают удовольствие, и если бы они хотели, то давно бы уже догнали и затоптали ее копытами. Весь ее побег – лишь забава, развлечение, не более. Ей не удастся вырваться за пределы леса. И тогда силы покинули ее.

Она остановилась, подняла глаза к мрачным серым небесам и успела произнести только: «Господи!», как вдруг что-то болезненное и жгущее пронзило ее спину. Она вдохнула воздух, и, почувствовав во рту вкус крови, закашлялась, потом упала лицом в мох, перевалилась набок и нащупала рукой стрелу в спине. Она чувствовала, как стекает кровь, как становится жарко в груди, и зажмурилась…