Аптекарь

На суде над разбойниками негде было яблоку упасть. Зиморович велел пооткрывать окна, чтобы люди на Рынке могли все хорошо слышать, и говорил так громко, что чуть не сорвал голос. Приговор был предвиден заранее, и никого не удивил – казнь мечом на следующий день. Как особую милость Головачу даровали последнее желание, и оно оказалось вполне обычным, даже симпатичным – он пожелал всего лишь отужинать с теми, с кем в этой жизни столько грешил, чтобы предостережение им сделать и примером своим их сердца разбить. Подобные последние беседы приговоренных к подобной казни случались и раньше. Позволялись они как акт милосердия, определенный вид религиозного торжества. И Головачу также разрешили это последнее желание. Хорошо окропив вином свой последний ужин, разбойники мирно захрапели.

А на следующий день, день казни, небо парило над головой, словно черная птица, покрывая все серостью и влажностью. Моросил дождь, и ветер стегал плетьми над трубами, пригибая дым до крыш. Из загородных болот доносился крик выпи, заставляя людей с непривычки съеживаться, ведь мало кто знал, что это птица, а не дикий зверь или какое-нибудь чудище.

Лукаш возился в аптеке. Проверив лекарства, особенно те, что предназначались для ран и простуды, он увидел, что много чего пропало, а в бутылке с бальзамом, который он использовал очень редко, желтела совсем другая густая жидкость. Это Гальшка постаралась.

Кто-то постучал в окно – доктор Гелиас.

– Ну что? Идете на казнь?

– Иду.

– Пойдемте вместе. Для меня удобное место заняли, сядете рядом. Не каждый день таких разбойников казнят.

Когда они подошли к Рынку, там уже бурлила толпа. Но ближе к Ратуше оставался свободным проход, вдоль которого выстроились солдаты с алебардами. Они пропустили обоих врачей, чтобы те могли взойти на смотровой помост, где сидели все магистратские служащие.

Первым должны были казнить самого Головача. Его вели закованным в цепи, но это не мешало разбойнику ступать гордо и уверенно – так, словно поднимался на трон сам король. У помоста процессия остановилась, потому что, прежде чем обреченный должен был взойти на помост, его надо было расковать. Цепаки вопросительно посмотрели в сторону Зиморовича, сидевшего рядом с войтом. Видно было, что этот вопрос еще не решен. Войт считал, что цепи можно снять, а судья возражал, боясь, что разбойник снова что-нибудь учудит. Наконец Зиморович крикнул:

– Слушай, Головач, обычай и закон говорят, что мы должны снять с тебя цепи, но ты такая шельма, что неизвестно, чего от тебя ждать. Скажи нам, смирился ли ты со своей судьбой и согласен ли принять наказание?

Разбойник кивнул с таким видом, будто делал всем этим людям услугу. Ни один мускул на его лице при этом не дрогнул.

– Снимайте, – махнул рукой судья.

Разбойник взошел на помост уже сам, безразлично посмотрел на широкое бревно с четырьмя железными скобами и, повернув лицо к отцу Амброзию, поцеловал крест. Каспера смутила эта безумная смелость и пренебрежение к смерти. Пока отец читал молитвы, разбойник смотрел куда-то поверх толпы, покусывая длинный ус, и, казалось, парил мыслями очень далеко. Впервые палач почувствовал симпатию к обреченному и уважение к его бесшабашности.

Он знал, что Головач на самом деле не из тех разбойников или повстанцев, которых воспевал народ, потому что он не отбирал у богатых и не раздавал бедным, лишь иногда позволял себе какую-нибудь выходку, поведение его никогда не было благородным. «Меня тоже можно было бы прозвать Головачом», – горько улыбнулся палач и, невольно обратив взор в ту сторону, куда смотрел разбойник, все понял. Головач смотрел туда не от нечего делать – там, позади толпы, на лошади сидела молодая женщина. Ветер трепал ее длинные каштановые волосы, задувая их на лицо. Каспера поразило ее спокойствие. Ничего необычного не было в ее облике. Чтобы лучше видеть, многие сидели на лошадях или на деревьях. Если бы не одно отличие: рядом с ней стоял еще один конь, на котором сидел маленький мальчик, слишком маленький, чтобы самому скакать на коне, поэтому женщина придерживала его одной рукой. Каспер посмотрел на Головача, но его лицо и дальше оставалось невозмутимым.

Лукаш заметил взгляд палача и тоже посмотрел в ту сторону. И вдруг почувствовал, как ему становится жарко – он узнал женщину на лошади. Она пришла попрощаться и прихватила с собой ребенка. Зачем? Чтобы сын увидел смерть отца? Это было довольно странное желание. Разве что… Но тут его размышления прервало неожиданное.