Аптекарь

Лукаш попрощался и покинул винную лавку. Он не знал, что скажет Гальшке, и скажет ли вообще что-нибудь. Чувствовал только гнев и обиду, что его вот так запросто подвели под монастырь. И зачем? Если Головач – ее муж, то должен бы обеспечить ее деньгами, а между тем она нанимается к нему кухаркой, спит с ним, убирает. Разве только для того, чтобы никто не догадался, откуда она берет деньги? Тут он вспомнил, что давно уже замечал на Гальшке платья из блавата[23] и дорогого шелка в цветах и украшения, которые она не могла бы купить за те деньги, что зарабатывает. Гальшка говорила, что все это она одалживает у своей сестры, которая вышла замуж за цехмейстра мясников. Еще вспомнил, что она никогда не заговаривала об оплате: однажды Лукаш забыл ей заплатить, а она не напоминала. Сам он вспомнил, только когда платил в следующий раз. Для одинокой женщины с ребенком и престарелой матерью это было странно. Но что же – так, наверное, и должно было произойти: их бурные ласки требовали бурного финала. Лукаш не был влюблен, но чувствовал к Гальшке привязанность, которая неизвестно сколько еще могла продолжаться. Ему было с ней уютно, она удовлетворяла его всем, а больше всего – своей немногословностью. Она могла молчать часами, и была всегда покорная и тихая, она и отдавалась молча, лишь улыбаясь влажными губами. Они занимались любовью без особой страсти, но ничего другого Лукаш в ту пору и не желал, чувствуя неуверенность в своем положении человека с чужим именем и с чужим состоянием. Казалось бы, ни у кого он его не крал, но жить в личине кого-то другого было непросто, а тем более строить какие-то планы.

Через несколько дней засада сработала – Головача схватили, когда он навещал свою жену, и в тот же день он уже сидел в тюрьме и бушевал, как бешеный, даже вырвал из стены кандалы. Тогда его заперли в холодном погребе, где он заболел. Лукаша позвали, чтобы убедиться, не валяет ли разбойник дурака. Но у того и впрямь была лихорадка. Сырость и холод погреба могли любого уложить на лопатки.

– А-а, вы тот самый пан аптекарь? – улыбнулся разбойник, словно придавая какое-то особое значение этим словам.

Лукаш приложил трубку к его спине и велел глубоко дышать. Разбойник закашлялся и снова заговорил:

– Вы даже не подозреваете, как я вам благодарен. Тот ваш бальзам не одного моего солдата на ноги поднял. Хотя, правда, теперь они все в земле. Только трое нас осталось.

Лукаш побледнел и едва сдержался, чтобы не ответить. Только теперь ему открылась истинная причина появления Гальшки в аптеке. Недаром она все так подробно расспрашивала, ко всему принюхивалась, а как-то раз он застал ее за медицинской книжкой. Что именно она искала, он не успел заметить, потому что она быстро закрыла ее, а потом объяснила, что просто рассматривала рисунки. Теперь уже не было сомнения, что она искала там что-то о том, как залечивать раны. И неожиданно ему сразу стало легче, именно с такой разгадкой ее поступка он как раз и мог смириться, она была проста и понятна, здесь не было никаких подводных течений, это было то, что не поражало его.

Зиморович уже его ждал. Лукаш сказал, что разбойник и правда болен, у него лихорадка, и если не перевести его в сухую камеру, то будет плохо. Судья растолковал это по-своему: он решил, что конечно, разбойника немедленно переведут, но надо торопиться с процессом, иначе тот чего доброго не доживет до экзекуции.

Лукаш пожал плечами – он свое дело сделал, что будет дальше, его не интересовало. А дальше случилось так, что Головача навестили несколько богомольных монахинь с целью принести ему духовное утешение. Он принял их так вежливо и тепло и так растрогал их, что после этого они разнесли по Львову слезоточивые рассказы о заблудшей душе, которая горько раскаивается. Наконец весь город заговорил об этом, и ничего удивительного, что в некоторых даже проснулось чувство сострадания. К судьям начали приходить монахи и священники, испрашивая позволения пообщаться с разбойником и как можно лучше подготовить его для встречи с потусторонним миром, ибо, если он так искренне раскаивается, возможно, есть надежда, что он все же не попадет в Ад, а сначала попадет в Чистилище и сбросит там с себя всю черную чешую преступности. После они увлеченно рассказывали, как Головач душевно исповедовался в своих грехах, и что этих грехов не так уж и много, а только эти две смерти. Все очень радовались, что такой знатный разбойник и такое глубокое раскаяние выражает.