Аптекарь

Петрунь вежливо стучал в дверь к каждому из них, показывал часы и объяснял так, как научил пан доктор, что, мол, нашел эти часы у дороги за городской стеной. Они были все в грязи, но он их почистил и, поняв, что это вещь дорогая, сразу определил, что не так много людей, у которых они могли бы быть. Вот он и решил обойти несколько камениц с уважаемыми людьми и расспросить, может, кто из них подскажет, чьи это часы. Однако никто из жителей каменицы часов не признал, все только удивленно пожимали плечами. Петрунь загрустил, что не удалось ему в тот день заработать еще пару грошей, но решил засветло навестить еще и соседнюю каменицу. Он и там обошел всех хозяев, показывал часы, но и тут ему не повезло. На следующий день он решил обойти еще и другие каменицы, хотя пан дохтур не просил об этом. Выходя из ворот, он увидел пана Регулу, который закрывал оконные ставни своего магазина.

– А что? И там никто не признал потери? А говорил я тебе – оставь у меня. Рано или поздно кто-то отзовется.

– Хорошо, так и сделаю. Но сначала я должен посоветоваться с одним паном.

«Под Пьяным Турком» собирались клиенты высокого полета – сапожники, мясники, дротари,[24] веревочники, седельники и другие уважаемые ремесленники. Пили они не какие-то там мальвазии или аликант,[25] а преимущественно пиво или вишневку, грушовку или сливянку, заедая жареными колбасами, шкварками, луком и хлебом. Да развлечения у них были, соответствующие именно такой публике – например, соревнования на количество пуков, желательно при этом мелодических. Рекорд в двадцать два пука мясника Микулки еще никому не удалось побить, хотя легенды гласили о грандиозном случае столетней давности, когда столяр Григораш исполнил мелодию горниста со львовской Ратуши в тридцать четыре пука. А попытки потушить свечу за один пук иногда заканчивались серьезными ожогами ягодиц, как-то раз даже вспыхнули шторы. Правда, такие развлечения устраивали уже в довольно позднее время, и только избранная публика могла за ними наблюдать. Поэтому шинок «Под Пьяным Турком» не терял репутацию уважаемой забегаловки, шкварки тут стояли на каждом столе, и их в счет не вписывали. Такой цимес мог существовать только благодаря тому, что шинок держала семья мясников, которые проблем с салом никогда не испытывали, потому как ежедневно топили целую кадку смальца, заливая им жареные колбасы в крынках.

Петрунь подсел к своим коллегам, таким же, как он, мусорщикам, и крикнул дать флячек с пивом и большим кусманом ржаного хлеба. Ему очень хотелось рассказать об окровавленных штанах и о часах, но пан дохтур просил держать язык на привязи. Петрунь не очень понимал, по какой-такой причине он должен носить при себе такую интересную историю, но подумал, что рано или поздно все прояснится, и он тогда таки сможет об этом рассказать.

После второй кружки Петрунь решил идти домой, коллеги пытались его удержать, соблазняя третьей кружкой и обещанием интересного зрелища, которое должно было в тот вечер произойти, потому что мельник, у которого была мельница на Сороке, поспорил, что в течение часа выдует десять литровых кружек пива, не сходя с места. В это никто не мог поверить, чтоб после четвертой или пятой кружки мужика не потянуло на улицу, поэтому было много желающих принять пари. Однако Петрунь чувствовал усталость и желание нырнуть под теплую перину. Но когда товарищ вызвался выставить ему третью кружку, Петрунь таки соблазнился. Пиво было темное, крепкое и ударяло в голову. После него хотелось спать, а язык заплетался. Закусив хлебом со шкварками, Петрунь наконец покинул шинок как раз тогда, когда мельник принялся с очень серьезной миной дуть пиво. Большинство из тех, что поспорили, мельника перед тем и в глаза не видели, и, когда в шинок ввалился здоровяк с таким пузом, что в нем, играючи, уместился бы целый поросенок, кое-кто явно опечалился.

На улице уже стемнело. Дом мусорщика стоял у самой стены недалеко от башни торговцев. Собственно, это не был его дом, он жил в полуподвале, который был одновременно и комнатой, и кухней. Петрунь шел, внимательно глядя под ноги, чтобы не вступить в лужу или в какое-нибудь дерьмо. Вокруг было темно и ветрено, моросил легкий дождик. Петрунь поднял воротник и поежился. Что-то хлюпнуло позади, словно кто-то ступил в лужу. Затем раздался приглушенный кашель. Мусорщик оглянулся, но тьма была такая, что видно было не дальше, чем на два-три шага. Оглядываясь, он поскользнулся на чем-то мягком и выругался. Голос его отразился от стен и утонул в шуме ветра. Кто-то шел позади довольно тихо, но в такой тьме невозможно было красться, потому что ноги время от времени попадали в лужи или цеплялись за камни или какие-нибудь черепки. Петрунь ступил в сторону к стене и решил пропустить того, кто шел позади. Но из темноты никто не появился. Вокруг царила тишина. Но недолго, потому что кто-то как будто снова кашлянул. Петрунь не выдержал и крикнул в темноту:

– Чего прицепился ко мне? Чего хочешь? Только подойди – я тебе как дам, сразу отстанешь!