Арабская империя

Опасность гражданской войны по смерти халифа была столь велика, что очень рано появился обычай заблаговременно назначать себе преемника. К тому же этот прием давал возможность убедиться в согласии провинций. Однако даже при этом не существовало эффективного механизма, позволявшего заручиться одобрением общества в целом. На деле правящий халиф предлагал наместнику, высшим чиновникам, военачальникам и влиятельным людям провинции принести присягу выбранному им наследнику еще при его жизни. Эти клятвы в верности воспринимались чрезвычайно серьезно, и, как мы уже видели, большинство тех, кто их приносил, чувствовали себя связанными ими.

Интересной аномалией являлось то, что наследник, которому заранее приносилась присяга на верность, обычно избирался правящим халифом. Поэтому никогда не существовало полной ясности, где кончается право халифа назначать себе преемника (всецело автократическая система) и начинается право общества самому избирать себе халифа (вполне демократическая система). Как мы видели, Сулейман ибн Абд ал-Малик назвал своим наследником Омара ибн Абд ал-Азиза в запечатанном письме, которое запретил вскрывать до своей смерти, и все равно очень сомневался в том, что его воля будет выполнена.

Неприязнь арабов к системе первородства становится очевидной из того факта, что из четырнадцати халифов рода бану Омейя только четверо имели наследниками собственных сыновей. Арабская система, согласно которой наследником становился наиболее достойный представитель правящей семьи, уходила корнями в доисламскую эпоху. Средняя продолжительность жизни халифов-Омейядов составляла сорок три года, и поэтому во многих случаях их сыновья еще не были взрослыми. Поскольку по всеобщему убеждению ребенок не мог стать халифом, сама краткость жизни многих Омейядов исключала наследование халифата сыном умершего.

В отличие от Аббасидов, которым предстояло прийти на смену Омейядам, последние, почти без исключений, были отпрысками жен-арабок. Марван Осел, матерью которого была курдская наложница, стал отступлением от правила. Поэтому, как правило, халифы бану Омейя были чистокровными арабами, предки которых жили на Аравийском полуострове.

Короче говоря, можно заключить, что, хотя правящие халифы все чаще использовали свое право назначать себе преемника при жизни, на словах они продолжали следовать теории всенародного избрания, что, несомненно, влияло на выбор наследника. Во избежание мятежей и гражданских войн советники рекомендовали халифам кандидатуры, приемлемые для общества.

Единовластие Омейядов вызывает особенное удивление потому, что в доисламскую эпоху арабы, похоже, дорожили личной свободой больше всех остальных народов. Первые арабские завоеватели были кочевниками из пустыни. Их вожди, хотя и были окружены определенным уважением в силу своего благородного происхождения, в остальном не пользовались особым авторитетом. Объяснение очевидно. Человек, чье имущество заключалось в животных, а жилище представляло собой палатку, которую перевозили эти самые животные, был абсолютно ничем не связан. Если ему не нравилось общество, в котором он жил, или же вождь пытался оказать на него давление, ему нужно было лишь погрузить свой шатер на верблюда и отправиться в путь, чтобы присоединиться к другой группе. Поэтому этот житель палатки был истинно свободным человеком. Его не слишком заботили приказы вождя или воля большинства его собратьев. Он в буквальном смысле был сам себе законом.

Сегодня граждане Британии и Соединенных Штатов заявляют о том, что они свободные люди, живущие в свободных странах, но их свобода лишь относительна. На практике они пошли на компромисс. Они согласились уступить свою свободу расплывчатой общности, называемой большинством, которая может устанавливать законы, обязательные для всех. Другими словами, человек, живущий в оседлом сообществе, не имеет личной свободы. В этой ситуации, чтобы наслаждаться ограниченным объемом свободы, он соглашается отказаться от остальной ее части.

Тот факт, что, существуя в этой системе, мы заявляем о своей свободе, лишает нас возможности понять, что означала свобода для арабского кочевника. Он ничего не знал о большинстве. Он считал себя вправе поступать так, как хочет, даже если все остальные люди на свете не одобрят его поступка. Этот кочевник был по-настоящему свободен, и ключом к этой совершенной свободе была мобильность. Как только арабы начали жить в городах и обросли недвижимым имуществом, они утратили свою подвижность, а вместе с ней и свою абсолютную свободу. Но, конечно же, они не рассматривали этот вопрос с такой точки зрения. Для них личная свобода стала инстинктом. Даже теперь, живя в городах и домах, они не желали исполнять чьи угодно приказы. Все те, кто пытался создать империю и править ею, имея таких подданных, скоро убеждался, что эта задача невыполнима.