Арабская поэзия средних веков

Мне Хинд приказала уйти от нее на рассвете.
Был рядом дозор, и мне быть не хотелось в ответе.

Расстались. Она накануне прислала гонца

С известьем, что дома и ждет на свиданье певца.

Что тот, мол, кто любит, придет под прикрытием ночи

Лишь смолкнут шатры и закроются сонные очи.

Гонцу я ответил, что гостю такому я рад,

Что верен по-прежнему, друг неизменный и брат.

Горя нетерпеньем, ее ожидал я прихода,

Лишь ночь потемнела, и месяц ушел с небосвода.

Я бодрствовал долго, с усильем дремоту гоня,

Я телом ослаб, и она одолела меня.

Но вдруг пробудили меня, распростертого сонно,

Алоэ и мускус, которыми Хинд благовонна.

Спросил я: «Кто здесь?» — и меня попрекнула она:

«Эх ты! О тебе для чего же тоскую без сна?

Как быть мне, несчастной! От горя я вся изомлела,

Я плачу и плачу — так, видно, судьба мне велела.

Тебя повстречав, полюбила, себе на беду,—

Тоскую и скоро горючей слезой изойду.

Назначишь мне встречу — а сам не придешь на свиданье;

Потом коль придешь, так найдется всему оправданье.

Смотри, если будешь и впредь мне досады чинить,—

Пожалуй, любовь оборвется, как ветхая нить.

Ничто для тебя огорченья мои и тревоги?

Иль сердце твое — словно камень с пустынной дороги?»

И смолкла. Стоял я, не мог шелохнуться, из глаз

Не слезы текли, а жемчужная россыпь лилась.

Сказал я: «Услада очей и души озаренье!

Знай, ты для меня драгоценнее слуха и зренья.

Прости же меня и упреки свои прекрати,

Дай всякому сброду от зависти сплетни плести».

Приник я к устам, и мгновенье казалось мне годом.

Как будто смесилась струя родниковая с медом,

С вином ли сирийским, краснее, чем глаз петуха…

Всю ночь мы любились, в блаженстве не видя греха.

Ее целовал я, а ночь благодатная длилась.

Но жажда души поцелуями не утолилась.

Желанья срывали плаща золотого шитье

Со стройного стана и бедер роскошных ее.

И ночь была наша, и жгла нас любовь нетерпеньем,

Пока петухи темноту не встревожили пеньем.

Она испугалась, прижалась ко мне, говоря:

«Пора расставаться, прохладой уж веет заря».

И вышла. Три девушки с нею, похожих собою

На статуи, к коим монах прибегает с мольбою.

Я слов не забуду, какими прощалась со мной,—

Как с радужной шейкой голубка на ветке лесной.

Хотел я достичь своего, но она не желала —

И молвила так: «Лишь неверному многого мало!»

«Пока тебя не знал…»