Арабская поэзия средних веков

Зажегся я любовью к Нум, едва увидел лик ее
В долине той, где на холмах Ватаир лепится и Нак.

Я ради родинки ее теперь верблюдицу свою

Гоню во всю верблюжью прыть, усталую, сквозь пыль и мрак,

Я из-за родинки ее уже в долине слезы лил,

Опережавшие меня, — и слез источник не иссяк.

Не мир, а родинка виной, что мне постыло все вокруг,

Что поселился я в земле, где не растет ни плод, ни злак.

Виною родинка, что мой перемежается недуг,

Уйду — вернусь, вернусь — уйду, неверен мой безумный шаг,

Виновна родинка, что мне потайным шепотом она

Навек в свой дом замкнула дверь, недружелюбную и так.

Вблизи святыни взор ее пронзил меня своим лучом,

Еще звучат в моих ушах посулы недоступных благ.

Я многих в жизни забывал, но мне до гроба не забыть,

Как Нум в Медине меж подруг условный подала мне знак.

«Исчезни любовь на земле…»

Исчезни любовь на земле — и моя бы исчезла.
Но — видит Аллах! — исчезать не желает любовь.

Но если любви я лишусь с остальною вселенной,

На гибель свою, полюблю я, наверное, вновь.

Мне слушать отрадно тебя, хоть далеки от правды

Твои подозренья и хмуришь ты попусту бровь.

Услышу ли звук ее сладкого имени, други,

Всегда говорю себе: «Имя ее славословь!»

Увижу ль в толпе от любви потерявшего разум,

Во мне — говорю — безрассуднее бесится кровь.

Права ли она или нет? Буду ль ею отвергнут

Иль снова любим? Достоверный ответ приготовь.

«Припомнил я, что было здесь…»

Припомнил я, что было здесь,
Проснулась страстная мечта.

Однажды ночью исходил

Я эти грустные места.

Трех стройных женщин встретил я.

Одна уже вошла в лета,

Другая — с грудью молодой.

Сопровождала их чета

Красавицу, чей свет сиял,

Как солнце, встав из-за хребта.

Прекрасен был и тонкий стан,

И пышных бедер широта.

Спросил: «Кто вы? Прошу в мой дом —

Прохлада в нем и чистота!»

И уловил я беглый знак

Окрашенного хной перста:

«Останься на ночь здесь со мной —

Познай, что значит доброта!»

И ночь была щедра, всю ночь

Я целовал ее уста,

Всю ночь блистала предо мной

Упругой груди нагота.

Но наступил разлуки час,

Уже редела темнота,

И, проливая струи слез,

Мне говорила красота:

«Зачем вздыхать, себя терзать,—

Все буду горестью сыта…

Где б ни жила я, дверь в мой дом

Тебе навеки заперта.

Но мне, далеко от тебя,

И дома будет жизнь пуста.

Ведь мы — паломники: судьба

Свела нас здесь к концу поста».

А я сказал: «Люблю тебя,

Душа навек с тобой слита».

Она же: «Нет, изменчив ты,

С тобой одна лишь маета!

Каких бы ни твердил ты клятв,

Им не поверю я спроста.

Ах, если бы любовь твоя

Была не ложь, не суета!

Ты любишь ли, как я люблю?»

«В сто раз сильней, нет, больше ста!»