Арабская поэзия средних веков

Когда на дружеском пиру мы допили вино,
Под мышку взяв пустой бурдюк и распалив отвагу,

Я к винной лавке подошел, хозяина позвал,—

Тот рысью побежал ко мне, не убавляя шагу.

Он дни и ночи служит тем, кто тешится гульбой,

Кто ценит выше всех даров наполненную флягу.

Я крикнул властно: «Эй, живей!» Он налил мне вина,

Я плащ и платье дал в залог за пламенную влагу.

«Но дай мне что-нибудь надеть, — торговцу я сказал,—

Я ни с одной из жен моих, клянусь, в постель не лягу,

Пока с тобой не разочтусь!» Но я ему солгал,

Аллах свидетель, — я солгал, я обманул беднягу.

Вернулся я в кружок друзей с тяжелым бурдюком,

И мы смеялись, говоря, что мой обман ко благу.

«Клянусь Аллахом…» Перевод М. Петровых

Клянусь Аллахом я, что стало мне завидно
На тех, что по земле свой краткий путь прошли.

Я столь давно живу, что затерялся где-то,

Среди живых людей — я ото всех вдали.

Расставшись с кем-нибудь, не думаю, чтоб снова

На этом свете мы друг друга обрели:

Увидит он меня, завернутого в саван,

Иль место, где мой прах когда-то погребли.

Взгляни и убедись: как мало их осталось,

Таких, чтобы мой гроб к могиле понесли.

Все заняты собой; они, еще живому,

Швыряют мне в лицо сухую пыль земли.

«Люди — созданья…» Перевод М. Петровых

Люди — созданья, что схожи друг с другом во всем,
Только деяньями разнятся те и эти.

Все обо всех говорят и правду и ложь,

Судят по зыбкой черте, по неточной примете.

Каждый поступки другого рад осудить,

Каждый проступки свои держит в секрете.

Совесть его отягчают сотни грехов,

Но за малейшую малость ближний в ответе.

Каждый доволен собой, счастлив собой

И наслаждается жизнью беспечно, как дети.

Злобное слово жалит подчас, как змея,

Сплетни сплетаются в нерасторжимые сети.

Если отравленным словом ты не убит,

Радуйся — ты счастливее всех на свете.

Саид ибн Джуди Перевод С. Липкина

^{327}

«Кознелюбивы и хитры…»

^{328}