Прислушиваясь к неторопливой беседе, которую вели Ващинский и Анна Сергеевна, — Ващинский жаловался на людскую злобность, Аннушка убеждала его, будто люди, наоборот, добры, — я вытащил из кипы журналов на низком столике иллюстрированный буклет о городе нашего местопребывания и, раскрыв его, узнал, что Кокшайск почти всем обязан свекру той самой особы, что когда-то предпочла Ивана, дав мне отставку, что этот деятель науки именно здесь поставил какую-то такую хитрую установку, что исключительно в Кокшайске своенравные частицы неделимого атомного ядра начали рвать установленные от вечности связи, высвобождаться, чтобы давать энергию, материалы для докторских диссертаций, а пронизывая тела научных и технических работников, — смертельно опасное излучение, от которого все эти ученые мерли как мухи, а те, что выживали, оказывались закаленными, им уже никто и ничто не было страшно. Вот так здесь, среди поворотов северной реки, на поросших ельником взгорках, возник уникальный научный центр, вдохнувший новую жизнь в местные заводы, выпускавшие до появления свекра любвеобильной особы лишь автоматическое, морально устаревшее стрелковое оружие, допотопные взрывчатые вещества да собиравшие из комплектующих средние танки, которыми постепенно заполнялись гигантские ангары и запасные пути станции Кокшайск-товарная. Кому были нужны эти бронированные слоны? А после управляемых разгонов атомных ядер здесь начали делать куда более совершенные орудия убийства, например те самые ракеты «море-земля», секрет которых собирался продать мой худой сокамерник моему убиенному сыну. Здесь возникло оптическое производство, тут начали клепать самолетные фюзеляжи, начинять их электроникой, для самых современных самолетов построили аэродром, они, истребители-перехватчики, штурмовики да фронтовые бомбардировщики с ревом, восславляя создателей и свекра той дорогой моей памяти особы, стали летать над Кокшайском туда-сюда, туда-сюда, время от времени падая от восторга и радости полета в близкокшайские болота, успев тем не менее поприветствовать заоблачных жителей: «Как вы здесь? Мы там, внизу, хорошо!..» Но танкам тоже не давали приходить в негодность, зарастать мхом и сине-зелеными водорослями, потому что время от времени появлялись испытывающие в танках нужду, и кокшайцы продавали свои танки самым разным людям, черным, коричневым, желтым и белым, да еще обучали этих людей пользованию танками, и в исконно северную кровь кокшайцев раз за разом вливались новые струи и… — я захлопнул буклет. Половина, если не больше, из того, что пропихивал я со своей бригадой, почти всё, из-за чего меня чуть не убили, выпускалось в Кокшайске! Здесь можно было разместить заказ на вооружение настоящей армии, питанием которую снабдили бы кокшайский консервный завод и комбинат концентратов.
Я посмотрел на брыластого, на так изменившегося Сергея, на приблатненного мордоворота, в котором не было ничего ни от европейского разлива бизнесмена, ни от моего прежнего одноклассника и приятеля, на человека, который, распустив брюхо, сидел в кресле, попивал кофеек и покуривал. Как меняются люди! Или они просто становятся другими? Или подмена происходит на каких-то ранних стадиях, когда ясно, что старый багаж уже не будет востребован, и тогда в старые мехи вкачивают новое содержание, изменяющее в конце концов оболочку?
Но, изучая Сергея, я понимал, что тут подмена была с другим знаком, с другим смыслом, подмена настоящая. Подлинный-то продолжал сидеть в итальянской тюремной камере, а этого, подкидного, снабдив легендой, направили в Кокшайск для участия в дележе пирога! Какого? Да того самого, распоряжаться которым задохнувшийся генерал определял меня! И следовало ожидать продолжения — ради таких денег сюда понаедут самые выдающиеся персонажи и перед ними даже подмененный Сергей покажется мелочью. И мне вдруг стало жаль этого толстяка, пузана-гипертоника.
Вместе с креслом я — буклет о славном Кокшайске упал на покрытый ковролином пол — передвинулся к брыластому поближе. Он одобрительно мне улыбнулся, но я тут же его огорошил:
— Ты хоть бы изучил манеры Сергея, его стиль. Ты же на него совершенно не- похож, а если бы использовал его прихваты, то непохожесть казалась бы меньшей!
— Ну как так — не похож?! — улыбка брыластого стала ещё шире. — Я же и есть Сергей! Зачем мне быть похожим на самого себя? Мы с тобой не виделись почти двадцать лет, я немного изменился, постарел, заматерел. Да ты себя в зеркале видел? — он решил и сам перейти в наступление. — У тебя самого такая физиономия, что встреть я тебя случайно на улице, ни за что бы не узнал! Годы берут свое! Берут?
— Ну конечно, конечно! — вклинился Ващинский, но меня на общих местах не возьмешь!
И я продолжил:
— Сергей — высокий, плоскостопный, у него плечи значительно шире таза, у него мускулатура как у культуриста. А ты? — я попытался встать с кресла, но поскользнулся на буклете и вновь упал в кресло. — А ты? Ты какой-то пузырь!