Арарат

– Ничего определенного, – сказал Уокер. – Он может прятаться внутри кого-нибудь и незаметно дергать за ниточки, как это произошло с Зейбекчи. Конечно, может, он и сам облегчил демону задачу, я не знаю. Но сейчас единственное, что я заметил, – это повышенное напряжение между сотрудниками. Впрочем, оно вполне естественно.

– На самом деле напряжения стало меньше, – возразил Фейиз. – То, что разделяло нас раньше, больше не имеет значения.

– Страх – великий объединитель, – пробормотал Оливьери. – Все видели эти убийства и теперь точно знают, что зло существует – в той или иной форме. Те, кому повезло, теперь просто хотят выжить.

– На этой оптимистической ноте, – заговорила Каллиопа у двери, – предлагаю закончить болтовню и уже сваливать отсюда к чертовой бабушке!

Адам взглянул на нее, но увидел только объектив камеры. Каллиопа пряталась за ней так, как часто делал он сам. Кивнув, он положил руку на спину Мериам, чтобы приободрить ее, прежде чем встать с кушетки. Теперь он снова чувствовал себя неуверенно, но момент слабости прошел быстро, и Адам глубоко вздохнул.

– Полностью согласен, – произнес он. – Одевайтесь теплее, ребята. На улице холодно!

Оливьери стоял вместе с остальными на уступе возле пещеры, впервые осознавая невозможность предстоящей задачи. На очки начал налипать снег, и ему пришлось протереть их левой рукой. Посреди бушующей метели казалось, что они последние люди, оставшиеся на Земле. Как большинство членов команды, он надел балаклаву, закрывавшую все лицо, кроме глаз и рта. Он уговаривал себя, что только в этом заключается причина невозможности успокоить дыхание. Ему трудно дышать из-за балаклавы и бури, а не из-за того, что он чего-то боится.

«Я умру на этой горе», – вдруг понял он. Это было спокойное осознание неизбежного – как информация о росте, весе или возрасте. Он умрет задолго до того, как доберется до подножия Арарата. Возможно, так будет даже лучше.

Вокруг кипела суета. Люди кричали друг на друга, пытаясь навести хоть какое-то подобие порядка. Хакан считался бригадиром проекта, но теперь они с Фейизом вернулись к обязанностям проводников. В качестве третьего проводника к ним присоединился их родственник – кузен или что-то вроде этого. Вместе они должны будут помочь остальным спуститься с горы. Некоторые члены команды тащили на себе тяжелые рюкзаки, другие помогали ослабленным и раненым, и никого было не узнать под шапками, капюшонами, горными очками и балаклавами. Они стали друг для друга почти незнакомцами. Оливьери задумался, не сидел ли сейчас демон внутри кого-нибудь из них, взирая на мир чужими глазами?

На ботинки Оливьери были надеты кошки. На бедре висел ледоруб и колья, которые ему выдал Хакан. Также имелись веревки и крюки, но только на крайний случай. Они отойдут от пещеры и станут двигаться на запад – к проторенному пути, который приведет их ко Второму Лагерю. Гора в этом месте не настолько крутая, чтобы привязываться к одной веревке. Но Оливьери не оставляла мысль, что заставить идти всех разрозненно Хакан мог и из других соображений: ведь было бы очень скверно оказаться на одной веревке с альпинистом, который может начать убивать в любой момент.

Кто-то схватил Оливьери за руку, и он инстинктивно ее отдернул.

– Вы следующий, профессор, – услышал он голос с сильным акцентом.

Это мог быть Фейиз или его двоюродный брат. Или, может, кто-то еще. Из-за балаклавы, скрывавшей лицо, понять было сложно.

Оливьери захотелось заплакать.

– Мне кажется, я не смогу.

– Сможете, – ответил голос, приглушенный серой балаклавой. – Мы идем все вместе. Вы как-то говорили, что поднимались на дюжину вершин. Эта – далеко не самая сложная.

Оливьери рассмеялся. Оказывается, это Фейиз. В отличие от своего дяди, проводник всегда был с ним доброжелателен.

– Она не сложная летом.

Но разговор придал сил, и он пошел. Неожиданный порыв ветра заставил споткнуться, но Фейиз поддержал его за руку и помог добраться до западного края уступа. Холод уже начинал беспокоить, а ведь предстояло преодолеть еще тысячи метров. В хорошую погоду спуск занял бы считаные часы. Но теперь все будет иначе.

Все утро Оливьери ощущал, как постепенно проникает в него болезнь. Из горла чудом не вырывались крики. Он отчаянно боролся с желанием расплакаться. Адам оказался одержимым, но он был далеко не единственным. Зейбекчи совершал убийства, когда демон подчинил себе его плоть. То же самое он пытался проделать с Адамом. Но не с Оливьери. Профессором он манипулировал как-то иначе. Демон глубоко проник в его кости, втерся в сознание, подточил уверенность в себе и усилил сомнения. Каждый миг самоуничижения, когда-либо испытанный Оливьери, теперь вырос до огромных размеров. Демон упивался всеми печалями и сожалениями, которые тот носил с собой. Он раскрыл все раны в его душе и чуть не заставил покончить с собой.

«Это демон, – говорил себе Оливьери. – Он смеется надо мной. Дергает за ниточки».