Арарат

— Знаю я, удивляетесь вы, родные мои, как удалось мне перевезти сюда тело Грачика, устроить ему могилу…

— Эх, майрик… — только и смог произнести Гарсеван.

— Да, родные мои, вот как было дело. Получила я «черный листок» — и померк для меня белый свет… Что мне было делать?.. Ведь отец моего Грачика умер еще в двадцать восьмом году. Грачика вырастила и поставила на ноги я сама… Приносили мне газеты, показывали, какие хорошие вещи писали о моем Грачике! Пришли из военкомата, сказали, как жалеют о том, что такой герой умер, пенсию мне назначили… И вот сказала я себе: «Раз в такой чести сынок мой был, нужно и матери его постараться, чтоб его имя не забылось, чтоб о делах его люди помнили… Если он будет спокойно лежать в родной земле, легче будет и мне… Да и то хорошо, чтобы молодые видели его могилу, следовали его примеру…»

Ашхен привлекла молча плакавшую Рузан и усадила рядом с собой.

— И вот встала я, пошла прямо к самому большому военкому в нашем Азербайджане. Спасибо ему, встал он мне навстречу, попросил меня сесть, а сам стоит. Я ему: садись, мол, после тебя сяду. А он мне в ответ: «Нет, наш долг — стоять в знак почтения перед матерью…» И вот рассказала я ему: так, мол, и так, вам хорошо известно, где погиб мой сын и где его похоронили; так дайте мне бумагу, чтобы могла я поехать, привезти тело его, — пускай спит в земле родного города… Вижу, военком лоб себе трет, задумался. «Нелегкое, говорит, это дело, велика наша отчизна, а могилы наших погибших бойцов священны повсюду…» Я ему в ответ: «Конечно, священны, но у меня только и был на свете что этот единственный сын; стара я уже, поседели у меня волосы, вот и хочу, чтоб эта священная могила была от меня близко… Хочется мне хоть могилу его цветами украсить!» Дай бог ему долгой жизни, военкому тому, — дал мне все бумаги, какие требовались…

Мимо ограды проходили в эту минуту муж с женой, бабушка и внучек. Увидев тонкую струю воды, стекавшую в каменную чашу, мальчуган жалобно попросил:

— Воды мне…

— Сейчас дам тебе, родной мой, сейчас… — быстро вскочила с места Нвард-майрик, тщательно прополоскала чашу и, наполнив водой, протянула ее ребенку.

Мальчуган несмело взял чашу и стал пить, проливая воду на себя. С такой же готовностью Нвард-майрик напоила водой и бабушку ребенка.

— Пусть будет бессмертной, как вода, память твоего усопшего, сестрица! — произнесла старая женщина, возвращая чашу.

— И вот получила я бумаги… — продолжала Нвард-майрик, снова опускаясь на скамейку, — и поехала в Новороссийск. Хорошее было время — наши гнали врага. Легче стало у людей на сердце. Правда, не высохли еще слезы, но люди уже могли смеяться… Да, значит, приехала я в Новороссийск и прямо пошла к коменданту; дай ему бог здоровья — тоже воевал он, глаз у него поврежденный. Принял он меня хорошо, выслушал и говорит, как и военком в Баку мне говорил: «Зачем хочешь перевозить, разве не умеем мы чтить память погибших?» А я ему и объяснила: «Не сомневаюсь я, что в почете будет у вас могила Грачика, но ведь материнское сердце…» Не стал он настаивать, послал со мной людей, пошли мы, отыскали…

Казалось, слезы начали душить Нвард; но она сдержала их, отпила глоток воды и медленно продолжала:

— Ах, точно ждал мать сынок мой — не очень и изменился… Сделали ему новый гроб… Ну, рассказывать долго… Села я в поезд, привезла в Баку. Весь наш Свердловский район встречать пришел. И военком тоже был..» Спасибо всем, помогли, устроили почетные похороны: духовой оркестр был, из ружей стреляли… Все, что с молодых лет скопила, все распродала; родные и друзья тоже помогли. Устроила я могилу Грачику. Под конец пошла я в райсовет и попросила: «Помогите мне провести воду, поставить кран у ограды!» И эту мою просьбу уважили… Вот теперь, сами видели, подаю я прохожему воду, пьет он и благословляет память моего Грачика… А что еще нужно матери?..

Все молчали. Одна Рузан плакала, закрыв лицо руками.

Ара словно забыл о том, как обезображено его лицо. Он слушал Нвард, и ему казалось, что это говорит его мать… Но даже в эту минуту он не представлял себе, как он встретится с Маргарит, от которой получил письмо за два дня до выезда из Берлина.

Нвард наполнила водой небольшую лейку, по деревянным ступенькам поднялась к бюсту Грачика и стала поливать горшки с цветами, расставленные на пьедестале. Спустившись вниз, она села рядом с Ашхен и взяла ее за руку:

— Дай, Ашхен-джан, дай мне приложить твои руки к глазам… На твоих руках покоилась в последний раз голова моего Грачика…

На этот раз она уже не смогла сдержать слезы.

— Дай мне поцеловать тебя в лоб… Не плачь, взгляни мне в глаза… Подожди, вытру слезы, теперь взгляни… В эти глаза последний раз перед смертью взглянул мой мальчик… Может быть, остался в них его образ, — хотя бы раз еще, только раз увидеть его…

Гарсеван опустился на колено и поцеловал могильную плиту.

Затем он подошел к Нвард и поцеловал ей руку.

Его примеру последовали Абдул и Ашхен.

Поцеловав руку Нвард-майрик, Ара повернулся к Рузан и замялся: что он мог сказать ей?.. И, не выдержав скорбного взгляда Рузан, опустил голову.

* * *