Зарни взвизгнул:
— Руки оставьте!
Тулум усмехнулся. Зарни услышал эту усмешку, и его аж перекосило от ненависти.
— Что с царицей-то? — глумливо выкрикнул он. — Ардван ее уже казнил? Наверно, страдал и мучился, глядя, как она умирает, а потом ночью плакал в одинокой постели? Может, еще песенки бездарные об этом складывал? Хотел бы я их послушать!
Тулум вздохнул:
— Затяните оковы потуже. Настойку красавки уберите, не понадобится…
По полу со всех сторон зашлепали шаги. Зарни завыл и забился в оковах. Больше он ничего не мог сделать…
— Вещий Зарни! — послышался с берега голос Варака. — Дозволь побеспокоить!
Воспоминания отхлынули, тускнея и отдаляясь. Слепец перевел дух и повернулся на звук.
— Что тебе?
— Пришла девочка… Ну та, Кирья. Звать на плот?
Глава 5. Незримые стрелы
В просторной палатке, обтянутой голой морщинистой шкурой неведомого зверя, было тепло и уютно. В вытяжное отверстие краем заглядывал дневной свет, и выскобленная шкура, казалось, тоже мягко светилась. Гусляр и его именитый гость сидели на пушистых мехах. В жаровне рдели угли. Варак принес подогретую душистую медовуху на травах и с поклоном поднес всем по очереди — Учаю, Зарни и Кирье. Та, скромно устроившись поближе к выходу, в беседу мужей не лезла, но так и пожирала гусляра взглядом.
— Вот, свалилась мне на голову, — рассказывал Учай, кивая на девочку. — Представь, с таким же мальцом шли сам-друг по лесам и болотам от самой Вержи. Хорошо хоть дривов по пути встретили. Те, узнав, чья она сестра, предложили сопроводить Кирью до Ладьвы в целости и сохранности. Странно, от награды отказались. Я предложил старшему, Варлыге, вступить в мое войско, сразу десятником, — не захотел. Видно, мало предложил… Или честь слишком велика…
Зарни слушал и кивал. Пальцы его, как всегда, блуждали по струнам лежавших на коленях гуслей, извлекая едва слышные мягкие созвучия.
— Вот теперь думаю, что с ней делать. Я к походу готовлюсь, к чему бы ее приставить? Женской работы много, да пристало ли сестре повелителя готовить и стирать с прочими бабами? Отослать домой? Мне все время шлют вести о каких-то чудищах за Вержей. Брат Ошкай пропал…
— Я слыхал, — произнес Зарни, — твоя сестра обучалась на Ивовом острове у добродей?
— Кто это тебе сказал?
— Слухами земля полнится… Позволь, однако, заметить, что ведунья-добродея, даже недоученная, куда полезнее, чем просто стряпуха или даже лекарка…
Сын Толмая кивнул:
— Вот и я так подумал. Ты, Зарни, ведь и сам не чужд колдовства.
— Милостью богов, кое-что могу.
— Еще как можешь! Помню, как ты навел чары на вождей ингри и открыл им мою божественность…
— То не я — то сам Шкай явился, — сказал Зарни. — Я лишь помог людям узреть его волю.
— О да… Твои вещие песни…
Взгляд Учая затуманился. «Богиню свою вспомнил», — подумал Зарни.
Несколько мгновений Учай сидел молча.
— Любимая, где же ты… — прошептал он. — Как давно я не видел тебя…
Затем тряхнул головой, прогоняя воспоминания, и сказал гусляру:
— Словом, вот тебе Кирья. Хочешь учить — учи. Авось выйдет толк.
Лицо Зарни обратилось к девочке. Белые глаза уставились прямо на нее.
— Кирья… — проговорил он, словно пробуя слово на вкус. — Что значит это имя на языке ингри?
Девочка замешкалась с ответом — она во все глаза смотрела на слепого гусляра. Изборожденное морщинами худое спокойное лицо. Гордая осанка; пугающе-неподвижные белые глаза; седые с рыжиной пряди, свисающие вдоль лица… Ноги укрыты пятнистой рысьей шкурой, но даже под ней заметно, что их нет выше колен… Так это он и есть — великий чародей, о котором ей твердила Локша, которого так почтительно поминала сама Калма? Тот, кто посылал ей на помощь дух черного крылана? Тот, кого обе чародейки назвали ее настоящим отцом…
— Кирья — «солнечная», — спохватившись, ответила девочка. — Так назвал меня отец, Толмай. Видно, за рыжие волосы.
— Занятно, — пробормотал Зарни.
Пальцы на струнах заметно дрогнули, издав неожиданно резкий звук.
— Ты хочешь учиться у меня, Кирья?
«Да», — хотела ответить она сразу. Но, чуть подумав, спросила:
— А чему ты будешь меня учить?
Зарни улыбнулся и поднял руку, подзывая Варака. Когда тот подошел, гусляр прошептал ему что-то на ухо. Ученый раб быстро вышел.
Вскоре Варак вернулся и откинул полог входа, пропуская входящих. Трое юношей — вернее, подростков, возрастом немного постарше Кирьи, — вошли в палатку, почтительно поклонились Учаю и Зарни и встали перед входом. Двое были тощие, длинноносые мальчишки-дривы, третий — белокурый красавец Хельми. Каждый держал в руках маленькие незатейливые гусельки.
— Вот мои ученики, будущие певцы и сказители, — объяснил Зарни. — Они сами выдолбили гусли, сами натянули и сладили струны. Песни им, правда, слагать еще рано. Это великое искусство, дар богов. Его надо заслужить упорным трудом. Сейчас они разучивают те, которым учу их я…
— Твой слуга говорил, что ты хочешь учить Кирью играть на гуслях, да я не поверил, — с сомнением повторил Учай. — Ее, девчонку? Гусляры воинов в бой ведут, богам славу поют. А она что? Затренькает, запищит — курам на смех!