Арбалетчики князя Всеслава

Разряженную пистоль – в ольстер, вторую – в руку. Мавр несется бешеным галопом, и я изо всех сил упираюсь ногами и задом в «рога» седла, чтобы не направиться в свободный баллистический полет, на такой скорости весьма чреватый. Неуловимый финикиец выжимает все возможное из своего скакуна, и как он еще только ухитряется удержаться на его спине без седла, известно разве только ему самому да всемогущему финикийскому Мелькарту. Не только Хренио, но и все наши турдетаны с этрусками несколько приотстали, не желая ломать себе шеи. Пара лучников стрельнула наудачу навесом, но в таких случаях везет редко. Я же потихоньку настигал беглеца, и Дагон, чуя неизбежное, потянулся за фалькатой. Да только я ведь не собирался сражаться с этим матерым волчарой по рыцарским правилам. Я наемник или нахрена? Вскидываю пистоль, палец плавно утапливает спуск, высвободившаяся пружина с лязгом распрямляется, выбрасывая железный гостинец…

Я целился ему в шею и уж наверняка попал бы, если бы в этот момент он не выдернул фалькату, прикрыв шею плечом – туда-то и вошел мой болт. Финикиец с воплем дернулся и выронил клинок. Что ж, раз так – теперь и в рубаку поиграем! Пистоль скорее в ольстер – ну не подумал я как-то о бронзовом упоре на седле для перезарядки пистолей, – меч наголо. Я уже предвкушал, как срублю этого крутого бандита, столько раз уже от нас уходившего – но сколь веревочке ни виться, конца не миновать! Куда ж он теперь на хрен денется, раненый-то!

Он бы и не делся никуда, да только из кустов вынырнули трое с фалькатами. Хвала богам, пешие и, хвала богам, не слишком рвущиеся в героическую жаркую схватку. Все трое запыхавшиеся и помятые, явно рады, что улизнули из основной мясорубки, и лишь у одного фальката окровавлена, намекая на весьма недурной навык в обращении с ней. Ну так и бежали бы себе лесом дальше, нахрена ж, спрашивается, было выскакивать именно на эту тропу и именно сейчас? Вот уж принесла, млять, нелегкая! Скорее всего, они и сами нарвались на меня случайно, но игнорировать три тяжелых клинка было бы опрометчиво, а они сдуру вполне могли и кинуться в бой. Я махнул им мечом в сторону кустов, давая понять, что ничего не имею против их ретирады, но пока они скрипели шестеренками в мозгах, ища в моем предложении подвох, финикиец не стал дожидаться результата, а вцепился здоровой рукой в гриву коню, задал тому шенкелей и скрылся за поворотом тропы. Потом подоспели наши, автоматически аннулировав мое мирное предложение, и нам пришлось отвлечься на этих трех тугодумов. А когда мы спровадили их в лучший мир, Дагона уже и след простыл. По крайней мере – для нас.

Эх, будь у нас собаки! Ведь и фальката финикийца у нас в руках, и кровавый след на траве! Больше чем достаточно следов даже для простой дворняги, не говоря уж о хорошей настоящей ищейке! Но где она, та ищейка? Не было у нас собак, а были только знаменитые тартесские коты – крутые, дорогие, прекрасные охотники на кроликов, но вот собаки-ищейки из них – примерно как из меня балерина. Млять!

Восемь «двухсотых» – пятеро убитых наповал и трое скончавшихся вскоре от ран – и шестеро «трехсотых», которые поправятся, – таковы оказались потери с нашей стороны. Напавшие на нас потеряли в общей сложности человек двадцать пять в ходе столкновения, и еще четверых мы выловили и добавили к ним при прочесывании леса. Правда, это были дешевые лузитанские наемники, явно использованные втемную и не знавшие, с кем придется иметь дело, но и у нас погибли в основном вооруженные рабы, составлявшие «открытую» часть охраны лже-Волния. Сам он, защищенный панцирем под одеждой и бронзовой каской-черепником под париком, отделался тремя фингалами и парой ссадин, по поводу которых вздумал было предъявлять нам претензии, но Тордул с Фуфлунсом довольно резко заткнули ему рот, напомнив, кто он есть на самом деле. Точнее – был, поскольку за риск ему была обещана «вольная», а Тарквинии ведь слов на ветер не бросают. Тем более уж за такую-то награду вполне мог бы и «стойко переносить тяготы и лишения».