Ввозимое в город зерно теперь даже не доезжало до рынка — его расхватывали ещё по дороге. Но ещё через день его цена превысила цену рыбы, и чернь, у которой таких денег банально не было, начала попросту грабить обозы. В результате крестьяне-одиночки и управляющие мелких вилл перестали возить свои продукты, и они тоже стали попадать в руки спекулянтов-перекупщиков, вокруг крупных обозов которых начали разыгрываться нешуточные потасовки. Компании друзей или соседей тащили с телеги сразу мешок зерна, а если удавалось, то и пару-тройку на запас, дабы поделить потом зерно уже меж собой по справедливости — одни тащили добычу, другие били морды хозяевам и защитникам обоза, а затем помогали носильщикам протолкнуться сквозь толпу и отбиться от не добравшихся до телеги, но тоже жаждущих урвать своё менее удачливых мародёров. До поножовщины доходило редко, но хватало и расквашенных носов, и выбитых зубов, а уж фингалы-то и вовсе никто не считал. Но больше всего доставалось, конечно, обозникам, отвечающим за груз перед хозяином и дравшимся поэтому за каждый мешок. Ведь против них была вся оголодавшая и жаждущая жратвы толпа, отчаянная и готовая на всё. Появились в конце концов и искалеченные, и забитые насмерть. Сами мы, правда, не видели, но слыхали от наших сослуживцев и о паре случаев затаптывания насмерть не сумевших отстоять свой груз обозников теми запоздавшими мародёрами, на которых его уже не хватило.
Но, как и в нашем современном мире, здесь подобный бизнес тоже не был сам по себе, а «крышевался» людьми серьёзными и подобного хулиганства не понимающими, так что на помощь страдающим от грабежей и мордобоя спекулянтам устремились отряды хорошо вооружённых и абсолютно не склонных шутить наёмников, быстро наводившие на улицах порядок. И тоже, естественно, без членовредительства эти мероприятия обойтись не могли. Разгорячённая толпа слов не понимала, а настаивать на своём силой уже успела привыкнуть, как и к тому, что сила — в численности. Да только солдаты ведь берут верх не числом, а умением. Убивать и калечить никто не стремился, но и удар мечом плашмя мало чем отличается от удара тем же ломом или кастетом, так что хватило и этого. А потом на площади выступил представитель Совета Трёхсот, заверивший сограждан, что меры по снабжению города хлебом приняты и цены на него скоро вернутся к прежнему уровню.
Красноречие его на толпу подействовало или блеск обнажённых мечей стражи, состоящей не из тутошних сограждан-ополченцев, а из недолюбливающих, мягко говоря, карфагенян ливийских наёмников, но мародёрство прекратилось. Зато слухи по Карфагену поползли весьма нездоровые — что хотя обозы-то в город поступают исправно, да только на рынке хлеба что-то не очень-то прибавляется, а вот экспорт зерна за море не только не уменьшается, а даже увеличивается. Цены же на хлеб хоть и перестали расти, снижаться тоже что-то не спешили. Где-то на десятую долю только и снизились — формально вроде бы обещания и исполняются, но толку от этого мало. Зато на всех уличных перекрёстках появились вдруг ростовщики, ссужающие сограждан в долг под грабительские проценты. С особенной охотой они ссужали бедноту, не имеющую карфагенского гражданства и не защищённую поэтому законами от продажи в рабство за долги…
Народ выкручивался, как мог. Кто-то сушил фрукты, на которые дефицита не было, пробуя потом перемалывать их в муку для выпечки хлебного суррогата или хотя бы для разбавления нормальной муки. Кто-то — в основном теми же компаниями, которыми недавно грабили обозы — подавался в деревню, дабы прикупить для себя зерна прямо на месте у самого производителя. Пять или шесть дюжих мужиков, вернувшись в город из такой поездки с одним или двумя мешками зерна, имели хорошие шансы донести его к себе домой, отбившись от вездесущих уличных халявщиков. Кто-то попрошайничал на площади прямо возле хлебных прилавков, как ранее у входов в питейные забегаловки, а кто-то и карманничал, вытаскивая кошельки у зазевавшихся. Самые лихие принялись уже и гоп-стопничать в переулках и подворотнях, но многочисленные патрули ополченцев и наёмников быстро проредили их число и поубавили куража уцелевшим. Причём если стража ещё пыталась арестовывать гопоту, то наш брат наёмник чаще пускал в ход меч.