– Во-во! Вкладчики-фигатчики. Потом пойдет очередь, обеспеченная залогом. С другими кредиторами тоже соразмерно делиться придется.
– Но – это закон.
– Как же, как же! А какой карт-бланш у тебя? В смысле, сколько ты должен вернуть, чтоб твою деятельность здесь Амстердам признал успешной?
Кляйверс нахмурился, давая понять неуместность вопроса.
– Ну, сколько? Треть? Половину? Что – неужто две трети?
Рональд прикрыл глаза.
– Во дают! – Онлиевский хлопнул себя по ляжкам. – У нас это опять же называется «хотеть не вредно». На самом деле, если следовать
Кляйверс помертвел.
– Что вы можете предложить?
– Союз! До сих пор вы всячески тормозили распродажу имущества.
– Да! Мы рассчитывали, что оно останется в банке, после того как…
– Надеюсь, я вас убедил, что рассчитывать на это нечего. Потому настала пора менять стратегию. Ты, Рональд, как полномочный представитель крупнейшего кредитора требуешь немедленно начать процедуру банкротства. Ты и я становимся сопредседателями комитета кредиторов. И начинаем интенсивную распродажу имущества. Конкурсный управляющий, само собой, наш человек, так что препятствий не вижу.
Поскольку ледок в глазах гостя не таял, Онлиевский ухватил его за руку. В выпученных глазах его образовалась гипнотизирующая цепкость.
– Все, что будем распродавать, делим в пропорции – сорок на сорок. Двадцать оставшихся будем кидать остальным. Да и то много.
Кляйверс осторожно высвободил ладонь.
– Но позвольте, Марк. В реестре кредиторов общих долгов свыше двух миллиардов. Там сотни предприятий. Придется делить пропорционально. Иначе это уголовное преступление.
– Да пошли они! У нас не собес. И нет на самом деле никакой уголовщины. А есть грамотный менеджмент. Существуют железные опробированные схемы, через которые все это делается вполне законно. Главное – чтобы это утверждалось комитетом кредиторов, что мы с тобой и обеспечим. И вообще всю эту технологию я замкну на себя. Так что ты, в случае чего, всегда в стороне. И при этом получаешь свою половину. Чем плохо?
Кляйверс колебался: – Но решение принято нашим правлением и поддержано другими членами синдиката! – Так разубеди – с учетом информации, полученной на месте! Пойми же! При этом варианте мы за какие-то год-полтора отобьем ваш синдицированный кредит – к бабке не ходи! – Куда не ходи?
– На все сто процентов. Год-полтора и – сто процентов возврата! Представь, на каком коне ты въедешь в Амстердам? Неужто вместо этого лучше полный облом и репутация хронического неудачника?
Подсел поближе:
– И не только долги вернешь. О себе тоже помнить стоит.
– Ну, это лишнее! – смутился Кляйверс. – Но даже если бы я согласился, я должен иметь возможность контролировать все сделки.
– О чем речь! Ни одна сделка не пройдет, пока ты не утвердишь, – Онлиевский, интенсивно разжигавший в душе собеседника костер, с удовлетворением подметил блеснувшие в глазах огоньки. – Так что, сговорились и – побежали?.. Или все-таки что-то смущает? Тогда что именно: живот или совесть?
– Да тут… – Кляйверс поколебался.
– Смелее, – подбодрил Онлиевский, придвигаясь теснее.
– Видите ли, я перед отлетом имел встречу с руководством фирмы «Марсле». Они заинтересованы в приобретении фабрики «Юный коммунар». – Я их понимаю, – хмыкнул Онлиевский.
– К сожалению, там сильное противодействие. Я, конечно, ничего не обещал категорически. Но предполагал посодействовать, – признался Рональд. – Однако, по моей информации, документы компании, на которую оформлены акции «Юного коммунара», э… хранятся у вас. Так ли это? Онлиевский лишь тонко улыбнулся. И в улыбке этой Кляйверс прочитал подтверждение.
– Даже не знаю, как мне теперь объясниться с господами из «Марсле», – Рональд сделал стеснительную паузу.
– Хорошо! – быстро сориентировавшийся Онлиевский решительно хлопнул по ручке кресла. – Пусть это будет жестом доброй воли: беру на себя обеспечить – кондитерка твоя!
В подтверждение сказанного он протянул руку, которую раскрасневшийся Рональд Кляйверс с чувством пожал.
О том, что на самом деле права на акции «Юного коммунара» переоформлены на президента банка «Возрождение», говорить упертому голландцу Марк Игоревич, разумеется, не стал.
Он уже придумал, что именно следует срочно предпринять.
8
Игорь Кичуй подбросил поленце в камин, поправил повязку на шее, приподнял рюмку коньяка и ностальгически чокнулся с рамкой Андрюшиной фотографии, стоящей на столе. Прислушался к ровному гулу: метрах в трехстах от тестевого коттеджа шумело оживленное Пригородное шоссе.
Сам тесть, Иван Васильевич Рублев, на время решительных событий перебрался в Москву к новой пассии. При воспоминании о Манане Осипян Кичуй нахмурился.