Рублев заметил судорогу, прошедшую по лицу Осипян.
– Не верю, – рубанул он. – Да и сроки обнадеживают. Почти две недели прошло, а никто о своих правах на «Магнезит» пока не заявил. Будь у Онлиевского в руках законное передаточное распоряжение, неужели бы ждал? А фальшивку предъявить пока не решается. Выжидает. Вот увидишь, мы своего добьемся и акции твои вернем.
– Почему мои? Твои, – тихонько поправила она.
Но он, торопясь, схватил ее руку.
– Нет, нет, Манана, я понимаю свою вину. Но хочу, чтоб ты знала, – всё, что смогу, сделаю. Разграбить твой холдинг никакому Онлиевскому не позволю! Всё на это брошу. И поверь – мы победим! – Это я как раз наслышана, – Манана, прерывая горячее возражение, приложила ладонь к его губам. – Вот что скажу. Документы найти можно и нужно. Я тоже всех, кого смогла, на ноги подняла. Так что, дай Бог, украденное вернется. Но вот только…
– Тогда что? – Рублев глядел в сторону, по-мальчишески делая вид, будто не замечает, что его губ касается женская рука.
– Когда восстановишь, банку не возвращай.
– То есть?! – Иван Васильевич встрепенулся.
– Только без патетики, ладно? Восстановят банк, не восстановят, – тут уж как сложится. Но холдингу моему дальше жить надо. Банки банками. А это производство. Наладим производство – выплывем.
– А я для чего «Возрождение», по-твоему, хочу поднять?! – вскинулся Рублев.
– Для чего хочешь, Иван Васильевич, понятно. А что выйдет – это совсем другое. Так, может, лучше не заглядываться на журавля-то? Перепиши компанию на себя или в крайнем случае на кого-то из близких да будем на пару выстраивать кондитерский холдинг. Дело нужное и прибыльное. А отдашь банку – кому он потом вместе с банком достанется? А, Иван!
Рублев насупился. Тяжело задышал.
– Так ты с этим приехала?
– И с этим тоже, – Осипян свела дремучие, роскошные брови, как бы решаясь. – Но и не с этим…Повидать захотелось. Соскучилась по тебе.
Во властном ее лице проступила неожиданная застенчивость: – Оказывается, и со мной такое бывает.
– А со мной это давно, – признался, теряясь, Рублев. – Такие-то вот дела! Чувствуя, что ком подступил к горлу, он быстро махнул пальцем у глаза: – Ты уж не обессудь. Ослаб я немного за эти дни. Нервишки поистрепались. Пугаясь внимательного ее взгляда, улыбнулся простецкой улыбочкой:
– И насчет банка: не совсем же я поленом прибитый. Политики ключевые, на которых уповаю, – они ведь в моем личном интересе, – он значительно потер пальцы. – Но главное, на кого рассчитываю еще до перевыборов, – это на иностранцев, – он интимно пригнулся. – У них появился серьезный интерес конвертировать наш долг в банковский пакет акций. Хотят развернуть в России крупный банковский бизнес. Фигуры мирового масштаба. Из европейской вип-элиты. Такие, что за их спинами никакой Онлиевский не будет страшен. Похоже, мои уговоры подействовали. К зиме должно срастись. Понимаешь, до каких масштабов мы в этом случае вырастем, дорогая Манана!
Он хотел добавить привычное: «Юзефовна», но не стал. – Что ж. У каждого своя дорога, – Осипян тихо кивнула – Или – общая? – Рублев вдохновенно заглянул ей в лицо. Поймал ладонь. Голос его дрогнул. – Останешься?
И прочитал ответ во влажных глазищах.
4
– Да, и этой еще… есть у вас такая подсоленная ломтиками сырая рыбка. Как же ее? Еще укропчиком сверху…
– Тар-тар, – сообразил официант.
– Во-во! С нее как раз и начнем.
– А от «Цезаря» тогда отказываемся?
– От «Цезаря» тогда да. Нет, впрочем, ничего. Пусть и «Цезарь».
– А жюльенчики, само собой?..
– Уж само собой. Но это после, перед белугой по-монастырски. Да. Так, пожалуй, будет достаточно.
– Может, все-таки бокальчик красного винца? Очень бы под жульен из раковых шеек пошло, – официант соблазнительно почмокал.
– Я на работе, – нахмурился Борис Семенович Гуревич. Протянул меню склонившемуся официанту – вполне благосклонно – и в ожидании первой, взбадривающей закуски откинулся на расшитые подушки ресторана «Навои». Он мечтательно поднял глаза на полупрозрачный, инкрустированный разноцветной шашечкой потолочный шатер, через который даже смурой, сырой зимой внутрь струился мягкий, теплый свет. Вот уж три месяца по будням с часу до трех бывал он здесь. Потому что именно здесь как нигде гастрономические запросы его удовлетворялись без изъяна. Борис Семенович любил поесть сытно и – обстоятельно. Дискуссии уровня «едим, чтоб жить, или живем, чтобы есть?», – оставляли его равнодушным. Никакой дилеммы он не видел. «Едим – значит, живем», – мурлыкал он после десерта.
Прежде, в центробанке, поесть толком не удавалось, – времени меж совещаниями едва хватало перекусить, чего Гуревич не терпел. И потому страдал.
Теперь, в роли главы администрации банка «Возрождение», времени хватало на всё: и сытно пообедать, приглушив звонок мобильного телефона, и подремать после обеда за чашкой туркиш кофе, и порешать текущие банковские проблемы.