Арбуз

– Подавай арбуз, – предложил Леша, – Я тебе помогу. Уж арбуз-то мы как-нибудь перекантуем.

Отдавать арбуз было вовсе не в интересах Барашкина. Очень удачно, что съели меньший арбуз, оставив большой. Зеленый красавец, оставшийся на стороне Барашкина, играл теперь на его стороне. Он был шире проема решеток, и становился гарантом, что товарищи Барашкина не бросят. Ведь арбуз им нужен. Ради чего старались? Из-за него и опоздали на метро. Его пощадили, не съели по дороге. А в благодарность он должен открыть любую дверь. Меньший съеденный арбуз, наверное, пролез бы, и тогда Барашкин куковал бы у решетки один-одинешенек. Барашкин произвел притворную попытку подать арбуз к пикам, всем видом показывая, как это тяжело: ему бедному приходится одной рукой держаться за решетку. А оставшейся свободной рукой такой арбуз ему уж точно не удержать. Разобьется, и что толку тогда?

– Не получится, – сказал он обреченно.

Ему было стыдно за свою слабость, за свое упадничество, за свой страх перед пиками, но страх правил бал.

– С тоскою я гляжу на наше поколенье. Его грядущее иль пусто иль темно. Меж тем под бременем познанья и сомненья в бездействии состарится оно, – прокомментировал Лорьян.

– Я же пробовал. Не получается, – жалобно проблеял Барашкин.

– Ладно, Подожди тут. Мы сейчас разбудим девчонок и узнаем тайны Парижа. Не может быть, чтобы не было хода. Уж дверь то в здание из этого палисадника наверняка можно найти. Выходят же они клумбы окапывать.

Барашкин проводил печальным взглядом растворившихся в темноте товарищей. Дорожка вдоль кустов должна была кончаться дверью.

– Еще не все спят, – сказал Лорьян, идя к зданию и глядя на окна.

Действительно, несмотря на то, что было уже далеко за полночь, свет в редких окнах горел. И на третьем этаже, примерно в том районе, где были комнаты, закрепленные за их институтом, тоже имелась пара освещенных окон.

– Я к ней вошел в полночный час. Она спала. Луна сияла. И под луною одеяла светился матовый атлас, – поднимаясь по лестнице, Лорьян согревался, и поднималось его настроение. Захотелось поэзии. Он продолжил, – Она лежала на спине, нагие раздвоивши груди. И тихо, как вода в сосуде, стояла жизнь ее во сне.

– Сейчас тебе будет вода в сосуде, – сказал Леша.

– Все будет. Стучите и вам откроют.

– Ты что стучать собираешься? К кому? – запутался Леша.

– Это аллегория. Просто святые слова душу греют.

Леша не понимал, как будет действовать Лорьян. Он, по крайней мере, не стал бы стучать в незнакомую дверь среди ночи. Наглости не хватило бы.

Наверное, отвлекшись на поэзию, Лорьян запутался. Он сказал, что помнит путь от проходной. А как идти от этой двери во внутренний двор, не знает.

Леша стал злиться. Он хотел спать. Он понимал, что коридоры, повороты Стромынки – это не три сосны. Но не надо было Лорьяну хвастать, что он тут с завязанными глазами пройдет. А теперь запел, что, мол, давненько сюда не заглядывал. А Лорьян оглядывался, что-то вымерял в коридоре шагами, что-то шептал себе под нос, всматривается в замочные скважины, припадал к ним ухом

– В прошлом году Ирка жила где-то тут, – пробормотал Лорьян, указывая на дверь.

– Какая Ирка? – спросил Леша.

– Ирка Карасик.

– А при чем тут Карасик?

– Просто, как художественная достопримечательность, – сказал Лорьян, – От ее двери – потом я знаю, где искать.

Лешина сонливость ушла. Он знал, о ком говорит Лорьян. Удивился, что Лорьян упоминает ее дверь. Его слова как бы и не имели значения. Тем более, хорошо, если он найдет Иркину дверь, – Леша вот ее не знал, – а потом легче будет найти все остальное, – это только облегчит задачу. Но такой поворот Лешу не обрадовали. Кто бы спорил, что, Ира Карасик художественная достопримечательность? И не только художественная. Для Леши даже историческая. Та история, когда впервые увидел эту девушку, была примечательна.

Как-то в начале второго курса Лешу с Вовкой Роговым занесло в читальный зал. Вообще-то Леша это шумное и душное место не жаловал. Отвлекают, невозможно сосредоточиться. Это Рогов, способный читать учебник и в метро, и в автобусе, затащил его туда. Они нашли свободный стол, но только настроились на рабочую волну, подошла девушка, и попросила помочь ей в начерталке.

Есть такая цветовая гамма в ранней осени: сочетание рыжих листьев с еще зелеными. На такую вот раннюю осень было похоже сочетание ее золотисто – рыжих волос и светло – карих с зеленоватым отливом глаз. Казалось, по ошибке, по невообразимой случайности каким-то неожиданным полевым ветром занесло ее сюда, к истрепанным учебникам, зашарпанным столам, расшатанным стульям, в дифференциальную пыль читального зала. Занесло с далеких, политых чистыми солнечными лучами просторов.