Арчибальд

Пустой просторный песчаный пляж, за которым раскинулись бескрайние просторы глубоких синих вод, что волнами выкатывались на берег, снова и снова — и отходя обратно в глубинные дали, смывая с собой останки скелетов, раскиданных вдоль побережья. Отведя взгляд, можно было заметить горную кручу, а над ней — чёрные стены высокого готического замка с вытянутой островерхой колокольной башней, из окон которой, подобно маяку, бил луч света, освещавший морские пучины. Облака в небе — серые и густые — если присмотреться, больше походили на своры летучих мышей, что слетаются на свет из окон этой чёрной твердыни.

Трисмегист покачал головой.

— Слишком помпезно, не находишь?

— Ты посмотри на этот череп, вот тут! Он же как настоящий. И эти волны, они будто сейчас из картины сюда накатят, ну. Здорово же?

Мастер звука пожал плечами.

— Ты сюда глянь.

Следующая картина являлась портретом.

Девочка в инвалидной коляске, без ног. Тело будто вшито в обивку кресла: на зелёном платье явно видны крепкие, толстые белые нити с каплями застывшей крови. Руки девочки опущены, в тонких тёмных перчатках, ладони сложены на выпирающем животе. Аккуратное бледное лицо разбавлено стыдливым красным румянцем. Сидя в пол-оборота к зрителю, она склонила голову так, что длинные косматые каштановые волосы полностью скрывали лицо, ниспадая до оголённой груди, так же укрывая её собой. Само платье стянуто с ребёнка, обнажая блеклую, в рваных царапинах, кожу на плечах. Если рассматривать внимательнее, то можно было заметить рубленые следы на спине, как от плети.

— Это один и тот же художник, — заметил Арчибальд.

— Художница.

Парни обернулись на голос.

В сизом платье до лодыжек, обрамлённых в тон ему ремней каблуков, и с копной подвязанных волос цвета золотых колосьев, перед ними стояла создательница этих картин. Бархатные перчатки до локтей, открытое свежее лицо, тёплый взгляд зелёных глаз — склонив голову набок, поддерживая подбородок ладонью, она улыбалась, изучая парней перед ней.

— А вы хорошая пара, — заметила она. — Разрешите вас нарисовать?

— А вы — хороший творец, — кивнул Арчибальд, отвесив даме галантный поклон. — Мы как раз ищем художника, или художницу, если вам так будет угодно, — улыбнулся юноша, сложив пальцы рук пирамидкой, немного склонив голову.

— Могу ли знать, для чего?

Ослепительная улыбка, круглые румяные щёки, нежные полные губы. И тонкие, едва заметные черты ног, проступающие под покровом одежд.

Осматривая её, Арчибальд и не заметил, как их глаза встретились — и он улыбнулся, ловя взгляд незнакомки.

— Помимо этого, — уточнила она, кивнув, и юноша заметил, как платье шелохнулось так, будто девушка чуть-чуть свела ноги, немного развернулась, чтоб продемонстрировать изящный изгиб плеча. Склонила голову, одарив парня новой лёгкой улыбкой.

— Для спектакля, — ответил юноша. — Я и мой друг, — кивнул в сторону Триса, — вы, верно, о нём слышали, мастер музыки, прекрасный пианист и скрипач Трисмегист взялся писать партии для нашей постановки, и теперь нам нужен художник… Или художница, — кивнул он, подарив девушке короткий поклон, — который мог бы помочь нам со сценой…

— И было бы славно, — вмешался Трисмегист, — если бы у вас нашёлся друг, или подруга, которая помогла бы нам с освещением.

В ответ на это девушка рассмеялась, покачав головой.

— Орфа, — представилась она, протянув руку Арчибальду, — и я очень заинтересована вашим предложением. Пройдёмте ко мне в беседку? — указала дальше по аллее.

***

Дети остановились на холме с видом на реку.

Окружённые железной оградкой, увенчанной высоким бронзовым куполом, они разместились на скамье, что стояла полукругом вокруг маленького обеденного столика.

Орфа сидела у окна с видом на море, так, чтобы лучи солнца подчёркивали царственность её лица, подсвечивали румянец на щеках, терялись в пышных золотистых локонах.

Сложив руки пирамидкой, она внимательно смотрела на юношей перед ней, внимательно слушая предложение Арчибальда.

Парень что-то говорил, много расписывал о том, каким должен быть их спектакль, но куда больше его занимали мысли о том, какой могла бы быть сама художница, и девушка понимала это. В свою очередь, изучая своих посетителей, она в самых ярких красках представляла, какой портрет можно написать с этих двоих.

Один — краснее самой кровавой луны, с седыми волосами бледнее пепла самых древних мертвецов, с длинными, тонкими пальцами, и такими чуткими, хрупкими руками. Изящный и тонкий, с угловатым, заострённым лицом и вытянутым подбородком. Немного крючковатый нос, тонкие губы, впалые скулы, Трисмегист больше молчал, чем говорил, создавая вид заинтересованности, время от времени кивал, смотря вдаль, на воду.