Арденнская операция. Последняя авантюра Гитлера

Де Гинган, узнав, что Эйзенхауэр пишет Маршаллу, попросил его подождать и, хотя был довольно серьезно болен, немедленно вылетел обратно в Зонховен и объяснил Монтгомери, что тот ведет свой корабль прямо на рифы. Сначала Монтгомери отказывался верить, что все может обернуться так плохо. Да и в любом случае кто мог его заменить? Фельдмаршал сэр Гарольд Александер, услышал он в ответ. Монтгомери был потрясен до глубины души, когда до него наконец-то дошло. Ведь раньше он уверенно заявил Эйзенхауэру, что «британская общественность не потерпит перемен» {805}. Судя по тому, что говорил ему де Гинган, это уже не имело значения. Теперь определенно все решали американцы. «Что же мне делать, Фредди?» {806} – спросил совершенно опустошенный Монтгомери.

Де Гинган достал из кармана походной формы черновик письма. «Дорогой Айк, – говорилось в нем, – я виделся с Фредди и понимаю, что в эти трудные дни вы очень обеспокоены многими соображениями. Я чувствовал, что это так, и поэтому откровенно высказал вам свои взгляды… Каким бы ни было ваше решение, вы можете на меня положиться на все сто процентов, и я уверен, что Брэд сделает то же самое. Очень огорчен тем, что мое письмо могло вас расстроить, и я бы попросил вас разорвать его. Ваш очень преданный подчиненный, Монти» {807}. Монтгомери подписал письмо, его зашифровали и незамедлительно передали по кабелю. Достопочтенный Фредди де Гинган снова спас своего командира от его невыносимого эго. Затем он отправился в Брюссель, в тыловой штаб 21-й группы армий, чтобы встретиться с журналистами. Он подчеркнул, что командование Монтгомери над двумя американскими армиями было временным и что в интересах солидарности союзников необходимо прекратить призывы назначить его командующим союзными войсками и завуалированную критику Эйзенхауэра. Они обещали посоветоваться со своими редакторами. Де Гинган позвонил Беделлу Смиту в Версаль и заверил того, что фельдмаршал полностью отступил.

Теперь оставалось лишь согласовать дату северного наступления. Эйзенхауэр уже уверился, что лучше всего начать в первый день нового года. Монтгомери сначала предпочитал 4 января, но теперь перенес дату на сутки раньше. И все же дух враждебности и раздора по-прежнему витал. Позднее многие американские высшие офицеры сожалели, что Эйзенхауэр не воспользовался возможностью избавиться от фельдмаршала. Они хотели достичь в Арденнах стратегической победы и уничтожить все немецкие войска на выступе. Монтгомери считал, что это неосуществимо, и чувствовал, что они просто хотят избавиться от неловкости из-за того, что их застали врасплох. Ему не терпелось продолжить Маас-Рейнскую операцию, чтобы очистить Райхсвальд прежде, чем форсировать Рейн к северу от Рура. Брэдли и Паттон, напротив, не собирались ждать до 3 января. Они планировали начать контрнаступление из Бастони 31 декабря.

На юг от Бастони прибыла 35-я пехотная дивизия, сильно ослабленная во время боев в Лотарингии. Ей предстояло заполнить брешь между 4-й танковой дивизией и 26-й пехотной дивизией и наступать на северо-восток в направлении Марви и дороги Лонгвийи – Бастонь. В это же время подразделения 4-й бронетанковой дивизии должны были помогать зачищать деревни к востоку от дороги на Арлон. Пехота, наступавшая в мокрых сапогах из-за перехода через ручьи, страдала и от обморожений и «траншейной стопы», и от людских потерь в боях. «Было так холодно… что вода в наших флягах замерзала прямо на наших телах, – писал в своем дневнике офицер 51-го мотопехотного батальона. – Мы ели снег или растапливали его, чтобы пить или сделать кофе» {808}. Его батальон из 600 бойцов за три недели понес 461 боевую и небоевую потерю.

На западе боевое формирование «A» 9-й бронетанковой дивизии продвигалось вверх по дороге из Нёшато, которая проходила недалеко от Сибре, важной американской цели. Немецкие подкрепления также начали прибывать, поскольку бои за Бастонь становились более интенсивными. В четверг 28 декабря Бригада сопровождения фюрера захватила сектор на юго-запад от Сибре. Оберст Ремер утверждал, что по пути с северного фронта их медицинскую роту обстреляли во время «атаки истребителей-бомбардировщиков, длившейся 35 минут, хотя все машины были окрашены в белый цвет и имели красный крест» {809}. Мантойфель полагал, что формирование Ремера решит исход сражения, и его «Пантеры» и Pz. IV сразу же вступили в бой с 9-й бронетанковой дивизией и подбили несколько ее танков.