Волнение и нетерпение были особенно заметны в подразделениях войск СС. Боец 12-й танковой дивизии СС «Гитлерюгенд» накануне битвы писал сестре: «Дорогая Рут, мое ежедневное письмо сегодня будет очень коротким – коротким и сладостным. Я пишу в один из великих часов перед атакой – полный волнений и ожиданий того, что принесут нам следующие дни. Все, кто был здесь последние два дня и две ночи (особенно ночи); все, кто своими глазами видел, как час за часом собираются наши дивизии; все, кто слышал постоянный грохот танков, – все они знают: готовится нечто, и мы с нетерпением ждем четкого приказа, который избавит нас от напряжения. Мы все еще в неведении, не знаем, “где” и “как”, но с этим уже ничего не поделаешь! Достаточно того, что мы атакуем и отбросим врага с нашей родины! Это священная миссия!» {334} На обороте запечатанного конверта он добавил поспешный постскриптум: «Рут! Рут! Рут! МЫ НА МАРШЕ!!!» Должно быть, он черкнул эту строчку, когда они уходили: в бою письмо попало к американцам.
Наступление немецких войск.
Глава 8
16 декабря, суббота
В 05.20 16 декабря, за десять минут до часа «Ч», артиллерия 6-й танковой армии Зеппа Дитриха открыла огонь {335}. Почти все американские солдаты, спасаясь от мокрого снега, шестнадцать темных часов спали в фермерских домах, хижинах лесников, сараях и коровниках. Рассвет должен был наступить лишь в 08.30. Вдоль большей части фронта, к югу от леса Моншау, местность напоминала Хюртген: густой лес, скалистые ущелья, ручейки, бездорожье и размокшие тропы, ведущие к просекам, – настолько глубокие от грязи, что машины едва могли по ним пройти.
Немецкие артиллерийские командиры, зная, что американцы предпочитают укрытия, всегда метили в дома. Часовые получили приказ никогда не стоять у порога дома, только в окопе неподалеку, чтобы прикрыть его, если немцы внезапно нападут. Увидев на горизонте вспышки, похожие на летние молнии, караульные бросились будить тех, кто был внутри. Но только когда кругом начали рваться снаряды, бойцы стали в панике выбираться из спальных мешков, хватая в охапку форму, оружие и каски.
Странные бомбардировки случались и прежде, но эта была гораздо интенсивнее. Мирные жители, которым разрешили остаться в передовом районе, чтобы присмотреть за своим скотом, были в ужасе, увидев, что снаряды поджигают сено и огонь в мгновение ока перекидывается на фермы. Не в силах бороться с пожарами, они бежали с семьями в тыл. Кого-то убило во время бомбежки. В крошечной деревне Мандерфельд погибли пятеро, в том числе трое маленьких детей {336}.
На юге, по всей ширине фронта 5-й танковой армии, артиллерийские батареи молчали. Мантойфель пренебрег настойчивым требованием Гитлера и не стал устраивать долгую бомбардировку. Заградительный огонь такого рода казался ему «концепцией Первой мировой войны, совершенно неуместной в Арденнах ввиду отсутствия глубокого эшелонирования боевых порядков» {337}. Подобный план стал бы просто будильником для американских солдат, предупредив их, и наступать пришлось бы в светлое время. Несколькими днями ранее Мантойфель скрытно двинулся вперед – разведать глубокую долину рек Ур и Зауэр в самом южном его конце. Зауэр был «существенным препятствием из-за крутых берегов и ограниченных участков переправы» {338}.
Затем он расспросил своих солдат и офицеров о привычках американцев, стоявших напротив. Поскольку «амеры», как только стемнело, удалились в свои дома и сараи и вернулись на позиции лишь за час до рассвета, он решил перейти реку и проникнуть в их расположение, никого не разбудив. Только после того, как наступление действительно началось, немецкая армия включила прожекторы, отражая их лучи от низких облаков и создавая искусственный лунный свет. Это помогло передовым пехотным подразделениям найти дорогу в темном лесу, а инженерные батальоны тем временем наводили мосты через Ур, по которым его танковые дивизии, 116-я, 2-я и «Леер», учебная[25], могли идти вперед.