Арденны

Скорцени, Раух, еще несколько офицеров и солдаты скрылись в темноте на мосту. По-прежнему слышался тревожный, рвущий душу скрип понтонов и назойливое, невыносимое, как острая зубная боль, и такое же монотонное шуршание мокрого снега.

На мосту перекрикивались люди, тарахтели танковые моторы. Те, кто остался на берегу, затаили дыхание и ждали: выдержит, не выдержит?

Наконец, из темноты показалась башня танка, а спустя несколько минут на берег сполз первый «королевский тигр». Пехотинцы спрыгнули на землю, из люка показался усталый командир экипажа. Их встретили аплодисментами.

За первым «тигром» показались второй и третий. К полуночи практически вся техника и личный состав обеих групп без потерь преодолели реку. Понтонный мост разобрали. После короткого отдыха, ближе к утру наконец-то выступили на Аахен.

— Мама! Мамочка! Я так рада тебя слышать!

— И я рада, дорогая моя.

Разместив раненых в госпитале, Маренн сразу направилась в штаб 1-го танкового корпуса СС, чтобы связаться с Берлином. Ей не терпелось сообщить Джилл, что все закончилось благополучно. Пайпер и Скорцени уже были здесь. Они докладывали командиру корпуса группенфюреру СС Герману Приссу о действиях своей объединенной группы и о переправе через Зальм. Маренн узнала об этом от адъютанта Присса.

— Группа «Хергет» тоже вернулась? — спросила она.

— Нет еще, — ответил тот. — Их арьергард атаковали американцы, и они вынуждены были принять бой. Мы ждем их к вечеру.

— Мама, когда ты будешь в Берлине? — взволнованно спрашивала Джилл в трубку.

— Завтра утром, дорогая, — ответила она. — Как у тебя дела? У тебя что-то грустный голос, устала? Много работы?

— Нет, мама, — Джилл сделала паузу. — Просто эта девушка, Ингрид, помнишь, я тебе о ней рассказывала перед твоим отъездом, вот она теперь каждый день звонит мне, чтобы я приходила к ней в кафе, и там почему-то все время плачет…

— Это Джилл? — Скорцени вышел из кабинета Присса и сел в кресло рядом. — Я так понимаю, в Берлине ничего не меняется. Опять Ингрид. Опять ее проблемы. Мы тут подбили сотни три танков, а Ингрид до сих пор не осчастливили элитным ребенком. Ее надо было взять сюда, на театр военных действий, тут бы все быстро решилось, либо был бы ребенок, либо она раз и навсегда рассталась с этой мыслью. А что же Науйокс, сплоховал?

— Отто, пожалуйста, не мешай, — Маренн рассмеялась. — Тут Отто дает тебе советы, точнее, твоей подруге. Ты знаешь, у них с Науйоксом по части советов не задержится. Что? Науйокс не появлялся, а Ирма выписалась из госпиталя? — она взглянула на Скорцени.

— Я же говорил. У нее нюх. Никакие процедуры не удержат, если Алик увязался за какой-нибудь юбкой. Нет, если только подумал увязаться. Чтобы он увязался, она никогда не допустит.

— Передай Отто привет, — попросила Джилл. — Но что же делать, мама? — спросила затем. — Я просто теряюсь. Я не знаю, как теперь себя с ней вести. Признаться, мне все это мешает работать. Конечно, у меня обед всегда в одно и то же время, но я не всегда могу отлучиться. Мне надо ездить с бригадефюрером, у меня много обязанностей, а она устраивает мне истерики, будто я предала ее.

— Тоже мне проблема, — Скорцени усмехнулся. — Что скажет известный в Европе психиатр? — он посмотрел на Маренн с явной иронией.

— Я скажу, что не надо поддаваться на манипуляции, — Маренн отреагировала спокойно. — Назначь ей встречу тогда, когда это тебе будет удобно. И молчи. Что бы она ни говорила, молчи. Пусть рыдает навзрыд, на все кафе, пусть все на нее смотрят. Потом расплатись и уходи. Она ведь как раз хочет, чтобы ты ее успокаивала, сочувствовала ей, испытывала вину за то, что она, как ей кажется, несчастна, такое бывает с девушками в ее возрасте, хочется чего-то, сама не знает чего, но все плохо. Но ты здесь ни при чем. Это ее трудности. И ты не должна брать их на себя. Один раз хорошенько проплачется, больше не будет. Это точно. Поняла меня?

— Да, мама.

— Когда у твоей подруги мама психиатр, лучше не позволять себя лишнего, — заметил Скорцени все с той же иронией. — Лучше помалкивать.

— Что он там говорит?

— Да ничего особенного, — Маренн не собиралась пересказывать. — Тоже передает тебе привет. В остальном, кроме Ингрид, я надеюсь, у тебя все хорошо?

— Да, мамочка. Ральф был со мной, у нас дома, как ты разрешила.

— Он может оставаться, если тебе так хочется.

— Да, мне бы хотелось. Но он не хочет тебя стеснять, и, скорее всего, мне придется ехать к нему на квартиру.

— Я с ним поговорю, когда приеду. Здесь оперативная связь, так что занимать ее долго нельзя. До завтра, моя дорогая. Главное, что все опасности позади, и мы скоро увидимся.

— Я люблю тебя, мама. Я так рада.

— Я тебя тоже.

Она положила трубку. Взглянула на Скорцени.

— Твой друг нас всех подвел, и из-за него у Джилл неприятности.

— Какой друг? — Скорцени едва оторвал взгляд от боевого листка СС с обращением рейхсфюрера, которое читал. — Науйокс? Я вас предупреждал! А ты хотела, чтобы вместо Науйокса к этой девушке отправился я?