Арена

Учитель всё-таки не выдержал: надел в один вечер серый старый плащ, в котором только в саду в позднюю осень работать, взял маленький пистолет. «Ты куда, — спросила жена, — ты что?» «пойду в их кварталы, — ответил он, — я не могу, я должен узнать, кто они, эти парни, мне кажется, это загадка сфинкса: не разгадаешь — умрёшь»; «а вдруг наоборот, — сказала жена, — не разгадаешь — не умрёшь» «не знаю, кто они, но я их пойму»; «а если они тебя ранят или даже убьют? послушай, они ничего тебе лично не сделали, оставь их в покое; вдруг это страшнее, чем ты думаешь, или вдруг совсем ерунда — просто парни со странностями» «я не думаю, я мучаюсь, — ответил он, — я просто чувствую, что они — беда, буря в бутылке, джинн: открой — и мир разрушен до основания…» «так не открывай, о господи», — простонала она; но он всё равно вызвал такси и сел в него. В машине играл французский рэп; «послушайте, — сказал таксист, молодой чёрный парень с серьгой в левом ухе; учитель вздрогнул: это был маленький серебряный череп с костями, — я оттуда родом, видите череп? но я вас туда не повезу, я там денег должен, мне машину разобьют; рядом высажу, в порту, пойдёт? там пешком пилить пять кварталов, ну да вы не старый человек» — и тронул. Высадил у старых пакгаузов и уехал, а учитель медленно пошёл вдоль — мир здесь оказался совсем другим. Звёздное небо заволокло чёрным, рваным, пошёл сверкающий в неоне дождь. Стены пакгаузов были расписаны: красные, чёрные, золотые надписи — словно на японском, столь же живописны и нечитабельны; и огромный ворон — в полёте, и черепа с костями. И «Яго» — столь же огромное, чёрное, красное, золотое, как ворон, — на латыни; учителя это поразило, как внезапная боль в колене; он прикоснулся к имени своего ученика: «я так и знал: здесь кроется что-то сакральное». А потом он завернул за угол — и закричал — но крика его никто не услышал: в чёрное, пылающее грозой небо уходили небоскрёбы, которых он никогда не видел, — он вырос и жил в маленьких городах; а это был действительно другой мир, где грохотала музыка, тяжёлая и с красивым голосом, горели костры, высокие, ровные, томно дождь был для них горючим; «Кладбище разбитых сердец», — прочел он вывеску; в витрине танцевали голые девушки: черноволосая в чёрном латексе, рыжеволосая в красном бархате и златоволосая в золотой парче; учитель толкнул дверь, вошёл — то же самое творилось внутри: блеск, неон и разврат; сел к стойке; бармен — молодой, глаза накрашены, лицо белое, весь в чёрном: «чего тебе?» «чаю», — ответил учитель; тот пожал плечами: «с лимоном, без?» «с лимоном и два кусочка сахару». Подвинул ему белую чашку на белом блюдце. «Где я? — спросил он у бармена. — Нет, не в баре, я имею в виду… место». Бармен понял — улыбнулся, сверкнул глазами, и учитель увидел, какой этот мальчик красивый и страшный притом — как инкуб. «Добро пожаловать в Медаззалэнд, — сказал бармен, — мир пятерых» «а кто эти пятеро?» «никто», — ответил бармен.