Арена XX

Столыпин мстит Богрову в лице Исачка, частное скрипичное предпринимательство которого сводилось к редким выступлениям на берегу кибуцного пруда в обществе двух замечательных лягушек. «Парносэ»[107] это приносило не больше, чем лягушкам – их кваканье. Когда в полку меня спрашивали, чем я занимаюсь, то вторым вопросом было: «И с этого можно жить?» – «Эфшар лихьот ми зэ?». Для них музыкант играет на свадьбах.

Преподавать Исачок не мог, это закончилось бы трагедией: «Учитель, убивающий своих учеников». Нечто среднее между «Сатурном, пожирающим своих детей» и «Варфоломеевской ночью».

Однажды он указал на стеклянный вестибюль отеля «Кингс», где в креслах сидели ухоженные старушки, те что за доллары покупали у тети Жени серебряных человечков со скрипками:

– Так живут в Канаде.

При виде этой гостиницы, отнюдь не первоклассной по меркам фешенебельных отелей, я и поныне про себя повторяю: «Так живут в Канаде».

Вот куда надо было ехать, но теперь не о чем говорить. «Мы знали, что едем в социалистическую страну, но мы рассчитывали на социализм с еврейской душой, а получили социализм с еврейским носом», – сказала тетя Женя. Анечка писала, что работает как сумасшедшая, они открыли вьетнамский ресторан. Прислала фотографию их автомобиля, который едва уместился в кадр. Рядом с ним Анечка казалась крошечной, а годовалого Джоша и вовсе нельзя было разглядеть.

Мою победную реляцию, что жена уже начинает работать, отец встретил словами песни: «Кто весел, тот смеется, кто хочет, тот добьется, кто ищет, тот всегда найдет». Дунаевский в переложении для оркестра русских народных инструментов.

Представим себе притчу об обмененных головах применительно к Дунаевскому и Гершвину: первый, окажись он в заокеанской дымке, написал бы негритянскую оперу? А второй – не эмигрируй его родители, стал бы он советским песенником, написал бы «Широку страну мою»?[108]

У Гершвина фамилия начинается с той же буквы, что у отца. На этом сходство заканчивается. Но ведь никогда не знаешь, где найдешь применение своему таланту, а где, наоборот, его отсутствию. Отец не был мастер, он был мастеровой – кустарь, которому цех, гост противопоказаны. Полная противоположность Исачку, пригодному лишь для жизни в коллективе. Муравью без муравейника смерть. А кустарю смерть, если обобществить его производство, и чтоб трудились «каждый на своем низеньком табурете». Только у себя в закутке он кум королю. «Нынче в моде тупые носы? Изменим колодку и будем тачать по последней моде – дел…».

Отец изменил балалайке с «тумбалалайкой». Как всегда, делом своим он занимался всерьез, без тени самоиронии. Раз, идя по рехов Штерн, я услыхал пение, к которому на пианино подбирался профессионально-затейливый аккомпанемент. Родители жили ниже уровня улицы, и голос отца долетал до меня снизу. Я долго слушал, прежде чем войти: