Арфа Серафима: Стихотворения и переводы

Было небо окутано мглою.
Было в листьях бессилье и тленье.
Было в листьях унынье и тленье.
Был октябрь, и стояла стеною
Незабвенная ночь погребенья,
Где Обера дыханье сырое,
Где Уира туман и виденья,
Там, где озеро с мутной водою,
И туманы, и лес, и виденья.

Среди этого сна и тумана
Как-то раз со своею Душой
Побывал я — с Психеей, с Душой.
Было сердце подобно вулкану,
Скорбь моя изливалась рекой,
Мутносерной кипящей рекой,
Чей лавинный поток неустанно
Обрывался с горы ледяной.
Содрогаясь, стонал неустанно
В этом царстве тоски ледяной.

Разговор наш был полон покоя.
Только в мыслях — унынье и тленье.
Только в памяти — сухость и тленье.
Мы забыли, что тою порою
Был октябрь, затопляемый мглою,
И проклятая ночь погребенья.
Не узнали того запустенья,
Где скитались во время былое:
То Обера дыханье сырое
И Уира туман и виденья.

Увядание ночи приблизив,
В звездных ликах явился намёк,
Осторожный на утро намёк:
Бледный свет за чредой кипарисов
Я вдали различить уже мог —
Серп алмазный взошёл там, возвысив
Свой двойной чудодейственный рог.
Там Астарта всходила, возвысив
Свой причудливо сдвоенный рог.

И сказал я: «Теплей, чем Диана,
Она странствует в звёздных мирах,
В царстве вздохов, в надзвёздных мирах,
Там, где слёзы текут непрестанно
По щекам, превратившимся в прах.
Вот взошла она, Льву нежеланна,
Указать нам тропу в небесах,
В тот блаженный покой в небесах,
Величавому Льву нежеланна,
Вслед за Львом, с кротким светом в глазах,
Появилась она из тумана
С милосердной любовью в глазах».

Но Психея сказала в бессилье:
«Тяжело мне от этих лучей,
Этих бледных и лживых лучей!
Я дышу здесь тлетворною пылью!
Поспешим! Полетели скорей!»
Она плакала горько, и крылья
По земле волочились за ней.
И в испуге металась, и крылья
По земле волочились за ней,
Волочились печально за ней.

Я ответил: «Нам это лишь снится!
О, войдём в этот трепетный свет!
Окунёмся в искрящийся свет!
Это благость Сивиллы лучится,
И Надежды небесной обет.
Это в небе сквозь морок лучится
Красоты и Надежды обет!
Это — путь озаряющий свет!
О, поверь, что беды не случится —
Будет путь наш Надеждой согрет —
О, войдём в этот трепетный свет!»

Так унынье Психеи развея,
Целовал, утешал её я.
Все сомненья рассеял в ней я.
Но предстал нам у входа в аллею
Склеп заброшенный. Страх затая,
Мы стояли. Спросил я Психею:
«Чьё там имя? Скажи не тая…»
«Улялюм там, потеря твоя, —
Был ответ, — Улялюм там твоя…»

Моё сердце окуталось мглою,
Погрузилось в унынье и тленье,
Словно листья осенние — в тленье,
Я вскричал: «Это было со мною
В тот октябрь! Это — ночь погребенья!
С ношей страшною здесь — вне сомненья —
Я расстался, и здесь — вне сомненья —
Совершил я её погребенье!
Но за что же мне вновь искушенье
Это озеро видеть больное?
Вновь — Уировы эти виденья,
Вновь — Обера дыханье сырое,
Вновь — туманы, и лес, и виденья?…»

Мы с Психеей воскликнули оба:
«Разве этим виденьям под власть,
Этим жалким виденьям под власть
Путь, ведущий к познанию гроба,
Путь к раскрытию тайны — проклясть?
Сострадая земному — проклясть?
Разве это проклятье могло бы
Отвратить запредельную страсть
Этой грешной звезды? Помогло бы
В нас убить к ней безумную страсть?..»