Арфа Серафима: Стихотворения и переводы

Я помню полночь, дождь и то, как были трое
в одной тебе, и клял я страшное родство —
и матерью моей, и старшею сестрою,
и дочерью была — и больше ничего.

Всего-то и хотел — твой ночной любови.
Но жалость лишь была, сводящая с ума,
ненужные слова, сырое изголовье, —
ты мучилась со мной и плакала сама.

Как будто у звезды тепла ещё просили
в обмен на свет её, в придачу ли к нему.
Я помню полночь, дождь, свинцовое бессилье
моих опавших рук, отпущенных во тьму.

Забудься и усни. Дыхание ослабло.
Взмолюсь, чтоб это всё мне было прощено —
и полночь, и фонарь, плескавший мокрой рябью
в погасшее твоё, плывущее окно.

1985

«О, мы будем друзьями, как ты говоришь…»

…думать о твоей любви — всё равно, что мечтать увидеть Париж из окон подмосковной электрички…

Из письма

О, мы будем друзьями, как ты говоришь
по ночам сам себе. Эта колкая ласка
полотенца махрового. Слёзы. Париж
не забрезжит сквозь окна морозные в тишь
захолустной пустыни у Волоколамска.

Как ты зренье своё ни клянёшь, ни коришь
слепоту этой ночи, пространство в измене
ни винишь, — Маргаритой над скопищем крыш
не взлетишь, не увидишь сквозь слёзы Париж,
сквозь вагонные окна в проклятой Чисмене[3].

Да, мы будем друзьями. Останется блажь
замирающей нотой тоски и тревоги —
ничего не поделаешь, не воссоздашь
этот хрип электрички, горящий мираж
золотого Парижа по Рижской дороге.

1985

«Слова мертвы — а губы шепчут имя…»

Слова мертвы — а губы шепчут имя.
Разлуки нет — в беспамятстве ночном
как прежде мы с тобой нераздвоимы,
на полчаса застигнутые сном.

Кто ж мучил нас и гибельное слово
кто в любящие вкладывал уста?
Кто отрывал родное от родного,
как лист от ветки, ветку от листа?

И в сердце кровь бессонная стучится,
уже не понимая ничего.
Прости меня, что нечем защититься
от муки, разрывающей его.

14 августа 1987

«С бессонными морщинками у глаз…»

С бессонными морщинками у глаз,
чего ты ждёшь, чтоб я тебе ответил?
Вся изломалась, вся изолгалась,
всё предала и бросила на ветер.

Чужая боль? Поди её измерь!
Был только дом, слепой судьбы причуда,
где мается, должно быть, и теперь
любови недоношенное чудо.

Там, в этом доме, в мёртвом том былом
есть вещь твоя — косынка ль, полотенце.
Как ангел с переломанным крылом,
лежит ничком её живое тельце.

Чужая боль — коснись её щекой,
губами и звериною, утробной тоскою —
что ты смыслила в такой?
И впредь не удостоишься подобной.

1988

III Переводы

Джон Донн

Мощи