Мне стало ясно всё, едваЯ разглядел лицо её.Отворотясь, я услыхал:«О горе горькое моё!»И я узнал, что там онаСидит часами, а когдаЛуна зальёт небесный сводИ легкий ветер всколыхнётМуть мрачного пруда, —В селенье слышен плач её:«О горе горькое моё!»
XX
«Но что терновник ей, и пруд,И этот легкий ветерок?Зачем к цветущему холмуЕё приводит рок?»Толкуют, будто на сукуПовешен ею был малышИли утоплен в том пруду,Когда была она в бреду,Но все согласны лишьС тем, что лежит он под холмом,Усеянным чудесным мхом.
XXI
И ходит слух, что красный мохКак раз от крови детской ал,Но обвинять в таком грехеЯ Марту бы не стал.И если пристально смотретьНа дно пруда, то, говорят,Тебе покажет озерцоРебёнка бедного лицо,Его недвижный взгляд.И от тебя ребёнок тотПечальных глаз не отведёт.
XXII
И были те, что поклялисьИзобличить в злодействе мать,И только собрались ониМогилу раскопать —К их изумленью, пёстрый мохЗашевелился, как живой,И задрожала вдруг траваВокруг холма — твердит молва,Но все в деревне тойСтоят, как прежде, на своём:Дитя лежит под чудным мхом.
XXIII
И вижу я, как душат мхиТерновник ветхий и седой,И книзу клонят, и хотятСровнять его с землёй.И всякий раз, как Марта РэйСидит на горной вышине,И в ясный полдень, и в ночи,Когда прекрасных звёзд лучиСияют в тишине, —Мне слышен, слышен плач её:«О горе горькое моё!»