Аргентинский архив №1

— А кто говорит о той квартире, в которой он зарегистрировался, когда приехал? — невозмутимо поинтересовался майор. Он посмотрел на Ивана даже с каким-то сожалением, как на больного. — Эх, и чему ж я вас учил почти полгода? Неужели не понятно, что люди его профессии всегда имеют хату про запас? Работа у него такая: за некоторые кадры могут обиженные мужья рожу подрихтовать или какие другие недовольные. Он же работал в скандальной хронике, а там нравы ещё покруче, чем в разведке.

— И как тогда искать его лёжку? — ехидно вопросил Иван. Котов головой покачал.

— А твоя Хелен на что? Думаешь, он от неё тоже шифровался? Вряд ли. Соотечественники, тем более — близкие люди обычно гораздо более осведомлены о реальном положении дел, чем официальные службы. И в твою задачу будет входить так же поиск квартиры фотографа. Сдаётся мне, что он каким-то Макаром завязан во всей этой истории.

Скиф тогда расстроенно вздохнул. Только Андрей как ни в чём не бывало продолжал уплетать свою пасту.

Джек Хопкинс устало зарился в окно, за которым проплывал вечерний Буэнос-Айрес. Рядом прикорнул Джон Салливан, невысокий крепыш с ёжиком тёмных волос и чертами лица столь невыразительными, что вполне мог бы сойти за представителя практически любой нации, кроме, разве что, негров. Да и с возрастом его всё было столь же непонятно: ему могло быть и чуть за тридцать, и весьма за сорок. Для специалиста его профессии внешность самая та, ибо был Салливан, как представил его перед вылетом из США директор Смит, засекреченным по самые «не хочу!» бывшим резидентом ЦРУ в Советском Союзе и специализировался по ядерной физике, а точнее — по этим самым физикам.

Судя по тому, с каким придыханием отзывался о нём директор Центральной разведки, резидентом Салливан был отменным, и провалился исключительно благодаря неформальному отношению к своим обязанностям советских чекистов, а, попросту говоря, был ими идентифицирована и разоблачён, в следствии чего был вынужден уносить ноги через скандинавские страны.

Одного не мог взять в толк Хопкинс: с какого такого перепугу Джона, специалиста исключительно по России, вдруг забросили в паре с ним чрез два континента, в эту богом забытую страну.

Ехали они сейчас в посольство после встречи на удалённой ферме, зафрахтованной «конторой» для своих делишек, с Редриком Уолшем в отель при дипмиссии.

Встреча прошла ожидаемо сдержанно, видно было, что Уолш и его помощники не в восторге от прибытия подкрепления, и видели в них исключительно ревизоров из Центра, хотя сам Хопкинс после всего услышанного не мог в толк взять, с чего это Уолш решил выступить в роли плакальщика. Судя по тому, что было Джеку известно, у «конторы» к этим ребятам не могло быть никаких претензий. Мало того, в той ситуации и с теми средствами, которые они имели в своём распоряжении, Уолшу удалось сделать практически невозможное, а именно: выйти на глубоко законспирированную ячейку германского разведподполья, занимающегося по заказу местного диктатора разработкой ядерного оружия. Последнее было пока не доказано, но всё сводилось именно к этому.

А когда Уолш сообщил, что собирался отправить самолётом некие материалы, которые могли бы произвести в Штатах (да и не только) эффект разорвавшейся бомбы, Хопкинс окончательно встал на его сторону. В переговорах, кроме Уолша, участвовал ещё седоватый джентльмен европейской внешности, представившийся Альфредом Розенблюмом, и его помощник, тот самый Бонненкамп, весьма неприятная личность, что вполне объяснимо, учитывая его нацистское прошлое и мутное настоящее.

Бонненкампом очень заинтересовался спутник Хопкинса, Джон с первых минут встречи буквально прилип к нему и во время всего диалога Уолша и Хопкинса о чём-то шептался с бывшим господином из Бранденбурга. В самих переговорах и тот, и другой практически участия не принимали, ограничились лишь парой-тройкой коротких замечаний, зато по окончании Салливан попросил Бонненкампа показать ему ранчо, и они удалились, вернувшись лишь минут через сорок, причём явно оба довольные друг другом. И как не пытался Хопкинс хоть словом, хоть намёком пояснить, о чём была беседа, Салливан категорически отмалчивался, глядя в окно на проплывающие мимо пасторальные пейзажи окрестностей аргентинской столицы.

И лишь когда машина выскочила на бульвар Колумба, он вдруг бросил коротко:

— А наши парни сделали здесь практически невозможное. Завтра Уолш предоставит нам те фотографии, из-за которых весь сыр-бор. Думаю, наше начальство весьма удивится.

— Вы знаете, кто или что на них? — подался к напарнику Хопкинс, стараясь между тем не выдать своего нешуточного интереса. Джон тонко улыбнулся:

— Увы, мой друг, увы… Даже наедине со мной говорить про эти снимки Бонненкамп категорически отказался. Сослался на запрет Уолша.