Аргиш

А если он умрёт? Как она? Одна останется? Родители у неё есть или родственники какие-нибудь?

И что? Всю оставшуюся жизнь оленей по тундре гонять?

Она же хорошая, красивая. Молодая совсем…

И вдруг как озарение. Даже остановился.

Надо её с собой взять! Она же не видела ничего!

А что? Кричим всё: надо жить не для себя, добро людям нести. Хватит словоблудия! Вот оно – то самое добро. Конкретный человек, конкретное доброе дело.

Он уже смутно представлял, видел, как они приедут в Москву, как она задохнётся от неуверенности и страха перед огромным каменным нагромождением зданий. Он будет рядом!

Он проведёт её по пёстрым улицам, мимо ярких и манящих витрин магазинов, мимо прилавков с фруктами и книгами. Они спустятся в метро, в эту подземную сеть, сплетённую из стальных рельсов, по которой снуют поезда. Люди, много людей – толпа, скопище – безучастных, чужих. И они вдвоём среди этой толпы, и она смотрит на него с надеждой… а он понимающе кивает – не волнуйся, не бойся ничего, я – рядом.

Смысл в этом есть! Не для себя… Вернее, не только для себя, но и для другого. Ему делаешь хорошо, и через это хорошо себя человеком почувствуешь. Не зря проживаешь, дело делаешь. Надо завтра с отцом поговорить.

И как ушатом холодной воды – опять отец! Без него – никуда. Ведь он будет решать, а тебе останется только покорно ждать этого решения.

Достало!

Сам-то я что-то могу? Решить что-нибудь могу сам?

Ни хрена ты не можешь. Нет у тебя ничего. А вот у него – есть.

Жильём может обеспечить, работу подобрать, деньгами помочь. А ты что можешь? Мечтать только? Планы строить?

Почему всё так? Ненавижу!

Присел на корточки, опустил руки – вода между пальцами – холодная, проворная – не поймать, не остановить.

Куда-то всё движется… река, жизнь… вот куда?

Этот день для них никак не заканчивался. А уже начинался следующий…

День седьмой

Утро незаметно выползло из ночных сумерек. По-пластунски прокралось туманом, запутавшимся между стволами деревьев. Всё заволокло молочно-белой мутью. И было тихо, словно заложило уши.

По реке неслись седые клочья, цепляясь подолом за воду, гонимые вниз течением. Другого берега не видно. Вот он, край земли – струящийся перед тобой поток воды – за ним – пустота!

Подняло всех рано. Только Колька отсыпался, не вылезал из палатки.

Дед всё так же был без сознания. На вопрос Виталия: «Ну, как?» – Андрей только покачал головой.

Вадим с Верой готовили завтрак. На костре закипала вода в котелке. Предполагалась манная каша. Чай заварен, греется на углях – рядом, но никто не подходит, не пьёт.

Расстелив брезент, Андрей перебирал лекарства, сортировал, что-то откладывал в сторону.

Виталий собирался на рыбалку. Вера рассказала, что напротив лагеря, на том берегу реки – с километр пройти всего – есть озеро – небольшое, но рыбное. Дед на это озеро плавал щуку бить. Мешок за раз привозил. Виталий возбудился. Перебирал блёсны, поводки, катушки с леской. Собирался обстоятельно, хотел уйти на целый день, сманивал с собой Вадима, но тот отказался.

Обычное утро… но какая-то маята висела в воздухе. Туман этот… Казалось, всё застыло, никуда не движется. И они застыли – с трудом передвигаются, бродят по лагерю, как снулые мухи.

Чум, умирающий дед, перевёрнутые нарты, яркие палатки, собаки, живущие своей жизнью на отшибе, – стали привычными и в то же время казались не совсем реальными, балансировали на грани сна и действительности.

– Завтрак! – Вадим стучал ложкой по миске. – Подгребайте! Виталий, поднимай Колю из палатки.

– Не надо меня поднимать. Сам встану.

Вылез Колька – хмурый и помятый. Буркнул что-то нечленораздельное вместо приветствия и побрёл к реке умываться.

Виталий спешил. Не терпелось! Хотелось поскорее вырваться из этой пустой суеты, хотелось покоя и одиночества. И ещё хотелось смотреть на поплавок и ни о чём не думать.

При чём тут поплавок?

Знал, что будет блеснить, никаких удочек, но перед глазами маячил этот чёртов поплавок, застывший в тёмной стоячей воде, переломанный отражением.

Пил чай обжигаясь. Не допил – отставил кружку – потом…

– Я ружьё возьму, вдруг что встретится?

– Бери, конечно. Не заблудишься? Плохо, что один идёшь. Давай хотя бы контрольный срок установим, чтобы нам не дёргаться. Когда тебя ждать обратно? – предложил Андрей.

– Так… к шести вернусь.

Вышли на берег – проводить. Хотелось посмотреть, как будет перегребать реку.

Оттолкнули лодку.

Заработал вёслами. Завихляла носом – бьёт течение.

– Виталя! – заорал Колька. – Не филонь! Греби тщательне́е!

Снесло, конечно. Пристал метрах в пятидесяти ниже по течению. Придётся потом лодку вверх вдоль берега на верёвке гнать.

Вылез, вытянул.

Достал рюкзак, ружьё и связку тонких хлыстов ивняка, что нарезал утром.

Махнул рукой. Попрощался.

Идти тяжело. Кочки сплошные, поросшие какой-то дрянью. Как сквозь низкий кустарник продираешься. Цепляется за ноги.

Чапыжник! – вспомнил название.