Сейчас суета начнётся, плач бабий. Во вляпались! Не хочу ни видеть, ни слышать. Как же… дёрнут сейчас. Помогать надо будет. Хоронить его? А как? Не дай Бог, с собой везти. С покойником в одной лодке плыть – бррр!
Аж передёрнуло.
Я на это не подписывался!
Прислушался.
Бубнят что-то, но плача вроде не слышно.
Курить охота. А вылезешь из палатки – сразу вляпаешься…
Перетерплю.
Вера пробыла в чуме недолго. Вадим с Андреем ждали снаружи.
Вышла. Нож в руках держит.
– Поможете? Его переложить надо. Не так лежит. Надо головой на запад. Я сейчас…
Подошла к чуму сбоку, обрезает ножом какие-то тесёмки. Поползло вниз полотнище, грубо сшитое из старых, посеревших от непогоды оленьих шкур.
– Завернуть его надо, – пояснила.
Андрей с Вадимом молча помогли ей свернуть полотнище в рулон.
В чуме – светло. Свет бьёт из большой прорехи, там, где сняли шкуры. Пылинки повисли в воздухе.
Дед – на лежанке – маленький, руки на груди сложены, глаза закрыты.
Вера показала место, расстелили шкуры.
Вадим нервничал, на деда старался не смотреть. Так близко покойников видеть не приходилось. А сейчас предстояло вместе с отцом перенести мёртвое тело, дотронуться до мертвеца.
Заполошный страх и брезгливость.
Андрей догадался – сказал, чтобы брал за ноги. Сам взял за подмышки. Вера поддерживала голову.
Положили.
– Переодевать будем? – спросил Андрей. Знал, что потом сложнее это сделать.
– Нет, – ответила Вера.
– Мы пойдём или ещё нужны? И ты тоже потом выйди… Давай обсудим, что дальше делать?
– Хорошо.
Вышли из чума и остановились.
Всё вокруг казалось неестественно ярким, живым, радостным. Задувающий лёгкий ветерок нагнал облака – повисли неряшливыми низкими комьями – поляна причудливо расцвечена теневыми пятнами. Кострище, выложенное закопчёнными камнями, накрыто горкой серого пепла. Дым белёсый – тонкой струйкой – стелется, выдувается ветром и растворяется, запутавшись в беломошнике. Два ярких пятна – палатки, стоящие на краю поляны под деревьями. Полотнища расцвечены причудливым рисунком, словно шкура леопарда, – тень от нависающих веток. Какая смерть? Нет здесь её и в помине. Она осталась там, за спиной, в чуме.
Вышла Вера.
Сели на брёвна возле потухшего костра.
Колька так и не вылез из палатки. Андрей хотел позвать, потом передумал.
– Ну что, Вера? Как дальше действовать будем?
Сидела серьёзная, собранная… казалось, перебирает что-то внутри себя.
– А? – будто очнулась.
– Что делать, говорю, будем, Вер?
Заговорила. Словно сама с собой…
– До родового его не довезти. Можно в посёлок. Неделя пути, са́ма. А какая тогда разница где хоронить? Что там, что здесь… чужое. Говорил – где помру, там и схоронишь. Пригорок есть. Там. Завтра надо. Хальмер нужно сделать. Ну… гроб, по-вашему. Поможете? Я расскажу, как…
– Конечно, Вер. Только из чего?
– Я сейчас его зашью и за оленями пойду. Они недалеко пасутся. Километр. Там доски есть. На хальмер хватит. Я их на нартах привезу.
– Вот оно что! А я-то всё удивлялся, а спросить не успел; как же так – нарты, шкуры, рога – а самих оленей нет? Может, с тобой сходить, помочь?
– Нет. Са́ма. Оленей распугаете.
– А нам-то что пока делать? – спросил Вадим.
– Сейчас! Ждите! – сорвалась с места. В чум. Вернулась с ружьём.
– Андрей, приклад отвинтить сможете?
– Попробую…
Снова ушла. Вернулась с ножом и топором. Положила перед Вадимом.
Взяла ещё один топор, что торчал в бревне возле костра.
– Вадим, топор и нож надо тупыми сделать. Бей по лезвиям, – протягивает топор. – Нож сломается – хорошо!
– Зачем? – вырвалось у Вадима.
– Ему с собой надо. Мир мёртвых – это обратный мир. У нас нож острый – там тупой. У нас ружьё стреляет – там нет. Один приклад положим. Он там будет пользоваться этими вещами. Они по-другому будут работать там.
Ну… Я пойду, зашью его, а то время идёт.
– Подожди, Вера, – обратился к ней Андрей, – с дедушкой – всё понятно. А ты сама дальше как? Потом. С нами до посёлка, по реке?
– Нет. Я становище соберу и оленей в посёлок погоню, са́ма.
– Ты хорошо подумала? Справишься одна? Нам ведь плыть надо.
– Да.
Это был его день! Его удача! Но через пик удачи он уже перевалил – чувствовал. Всё равно на душе было хорошо, радостно. Только ноги замёрзли – залил болотники.
Пора было свёртываться и потихоньку возвращаться. Всё чаще поглядывал на хлыст, торчащий вдалеке чёрным едва заметным штрихом.
Но эта щука не давала уйти! Он уже перестал злиться, стало даже весело. Они играли – он и эта небольшая ладная щучка.
Двух он уже взял. Одна – здоровая, почти под метр; другая – так себе, щурёнок. И шли легко. Снулые какие-то они здесь были. Большая, правда, попыталась дёрнуться – развернулась большим телом, выгнулась дугой, сопротивляясь натягу лески, рвала блесну из горла – но уже у самого берега, почти у ног. Поздно! Отбросил спиннинг, упал на колени в воду, загрёб двумя руками – поперёк – и рывком выбросил на берег. Вот тогда сапоги и залил.
А эта – игрунья!
В который раз забросил блесну. Заработал катушкой.