Аргиш

Медленно! Как он медленно – еле ноги передвигает.

Сшиб шест. Верёвка. Только бы не споткнуться, не упасть!

Машинально, не раздумывая, нагнулась, подхватила кусок оленины, валявшийся на земле.

Почему не стреляют?

Ещё чуть-чуть! Вот уже деревья!

Больно хлестнула по лицу ветка. Не успела уклониться.

Впереди, между стволами, мелькала спина Николая – бежал, не разбирая дороги, ломился сквозь заросли, только хруст стоял.

И они с Вадимом – за ним, стараясь не отстать.

Садилось солнце. Кроны деревьев разбросали по поляне причудливые тени. Слабый дымок метался под порывами ветра над потухшим костром.

В чуме лежал мёртвый ненец, завёрнутый в старые оленьи шкуры.

У порога – на боку, странно вывернув из-под себя руку, лежал Андрей с чёрной дырой вместо глаза.

Неслась река и где-то там, на глубине, волокла по камням тело Виталия.

По берегу трусцой бежал чёрно-белый пёс, свесив розовый язык из пасти набок. Остановился. Осторожно переступая лапами по камням, приблизился к воде и стал шумно и жадно лакать.

Часть II Оттуда…

Звери стояли, подставив грузные тела солнцу, пуская дрожь по коже – от шеи к крестцу, – пробегала, сгоняя гнус, давала мгновенное облегчение.

Молодой лось держался поодаль. Остальные двое стояли рядом.

Молодого не гнали, но и близко не подпускали.

Зубами, выпячивая и одновременно подбирая толстые губы, сдирали сладкую сочную кору с молодых деревьев и слушали, слушали, слушали.

Слушали тайгу.

Слушали мир вокруг себя, готовые среагировать на малейшие изменения в этом тревожном мире.

И прежде, чем донёсся звук – непонятный грохот, несущийся с неба, прежде, чем стремительно пронеслась тень в стороне, пятная листву, мох, стволы поваленных деревьев, они уже почувствовали – замерли. Ноги упруго напряглись. Благодатная дрожь, отгонявшая комаров и мошку с лоснившейся потом кожи, ещё бежала, но тело уже было готово рвануться вперёд, наугад, унося от страха, от неизвестности. Ломая сучья, продираясь сквозь кусты и ветви деревьев, – бежать, бежать от смерти – ибо от смерти есть одно спасение – бег – безотчётный и стремительный, бег в никуда.

День первый

Бег ради спасения – это уже не человеческий бег – это бег ради бега – без направления, без ощущения передвижения в пространстве. Несись!

Не чувствуй, как ветки хлещут по лицу, проламывайся сквозь сучья, перепрыгивай, не замечая, поваленные стволы – беги!

Запнулся о корень, упал, а ноги продолжают елозить по земле, рвут беломошник, оставляя чёрные рытвины. Бежать!

И только сейчас, с трудом, с хрипом, со стоном вдохнул – казалось, заново учился дышать – заталкивал в себя воздух.

Словно ватой забили горло – не даёт вдохнуть!

Руки лицо трогают.

Зачем? Словно не моё…

Сплюнул то, что клокотало в горле, – потянулось вязкой слюной. Не отцепить ото рта – пришлось смахнуть рукой, оторвать эту клейкую нитку.

Звук включили. Зашумел лес под порывами ветра, треск сучьев услышал, но сил приподнять голову и оглянуться уже не хватило.

Прикрыл глаза и криво улыбнулся, ощущая своё бессилие и неожиданно навалившееся безразличие.

Пропади всё пропадом! Дышать, дышать!

Стреляйте, суки!

Они не видели, как упал Колька. Просто впереди, среди раскачивающихся веток, вдруг перестала мелькать его спина.

Чуть не споткнулись.

Лежал, уткнувшись лицом в землю. Дышал хрипло. Плечи ходили ходуном.

Повалились рядом.

Вера с удивлением рассматривала зажатый в руке кусок мяса, с приставшими иголками, облепленный паутиной. Вадим стоял на коленях, закрывая лицо ладонями.

Колька с трудом перевернулся.

– Вы? – выдохнул с удивлением. – А это… – и замолчал.

Глаза закрыты.

– Это же не Виталя? Бред какой-то! Не мог он… – не обращается ни к кому, бубнит, словно бредит.

– Из двух мест стреляли. Ружья разные. Это не ваш товарищ… – отозвалась Вера. – Вставайте! Вдруг это наши. Ханена! В лесу нас быстро найдут. Надо к реке выходить. По воде, по камням пойдём, потом в лес.

– Какие ваши? Какая ханена? – непонимающе вскинулся Колька.

– Да не знаю я, са́ма, кто это! – выкрикнула с раздражением. – Потом! Уходить надо!