Тряский разбег по полосе. Взлёт. Самолёт, прошив толстый слой облачности, вынырнул в ослепительно-синем небе. Солнце ударило в иллюминатор.
Сидел с закрытыми глазами, в который раз перебирал в уме план действий. Был он до примитивного прост и не имел ни малейшего шанса на успех.
Сразу по прилёте расспросить работников аэропорта – может, кто помнит Ивана? Что с ним стало, где живёт? Фамилии не знает, из примет – одно ухо оттопырено.
В Пинеге спросить у местных старожилов про ненца Будулая. Жив? Узнать, проживают ли в Пинеге сейчас ненцы. Встретиться, поговорить.
Вот и все зацепки.
Да! И сразу посмотреть расписание обратных рейсов на Архангельск. Потому что ясно как божий день – никого он не найдёт и ничего не узнает. Просто… для себя надо. Попробовал – не получилось. Пусть поздно…
За стеклом иллюминатора разливался солнечный голубой холод. Внизу – белая облачная равнина. Интересно, как выглядит сейчас сверху заваленная снегом тайга? Серая на белом или так и осталась зелёной?
Посадка была жёсткой. Пилот «дал козла» – самолёт ударился шасси о полосу, подскочил и только потом покатил, понёсся по полосе, выпуская закрылки и ревя двигателями.
Смотрел в иллюминатор и ничего не узнавал. Всё было другим, а может, он просто забыл? Двадцать лет… Было лето, сейчас – зима. Позёмка стелется, вылизывает бетон взлётной полосы.
Борт медленно подрулил к зданию аэропорта. Подъехал трап.
Стоял на высоком заснеженном берегу Пинеги. Широкая белая лента реки, изгибаясь, исчезала за горизонтом. Чёрная нитка леса вдали.
Где-то здесь мы сидели на траве и ели компот из персиков.
День был морозным, ярким, солнечным. Красивый был день. И сам он себе нравился – моложавый мужик в охотничьем зимнем камуфляже, в чёрной шапочке, как у спецназа, с рюкзаком, небрежно переброшенным через плечо. Солнце над головой, снег под ногами – хрусткий, искрящийся.
А всё потому, что сдвинулось с мёртвой точки. Поездка перестала быть тоскливо-бессмысленной. Азарт появился, настроение.
Оказалось, что Иван так и работает в аэропорту. Сутки через трое. Вчера была его смена. Адрес дали. Сказали: «Поторопись, а то он отоспится, на охоту умотает». И про Будулая рассказали. Погорел Будулай лет пять назад. Кто-то из детей приехал, к себе забрал. А вот куда?
Удивляло, что все про всех знают. Двадцать лет прошло, а люди продолжают жить всё в том же замкнутом мире, общаются, помогают, остаются на виду друг у друга.
В Москве двадцать лет – огромный срок. И словно время просеивает тебя сквозь сито. Разлетаются песчинки, перемешиваются – раз за разом, год за годом. Сохранил семью да пару друзей – уже победа. Остальные друзья-знакомые пропали, словно их и не было.
Шёл по улице, высматривая номера домов.
Крыши заметены снегом. Топят – из труб валит дым. Чистое, белое вокруг, не то что в Москве. И дышится по-другому.
Улыбался. Прикидывал, как сейчас поговорит с Иваном, может, бутылку раздавят под разговор – была у него в рюкзаке, дорогая, московская – узнает что-нибудь про Веру. Куда её занесло? Кочует со своими или осела в каком-нибудь посёлке? А может, и не знает Иван про неё ничего. Не важно. Это – следующий шаг. Не сейчас. Об этом подумать после. Может, ещё и на вечерний рейс успею…
Дощатый забор – сплошняком. Ворота. Калитка рядом – номер дома синей краской выведен. Дом в глубине большой, добротный – хозяин чувствуется. Потряс калитку – заперто.
– Хозяин! Эй! Хозяин! Есть кто живой?
Загрохотала за забором цепь, залилась басовитым лаем собака. Смолкла.
Подождал. Тишина.
Щель между калиткой и забором. Просунул руку, отбросил крючок. Приоткрыл.
Здоровая лохматая псина с лаем ринулась навстречу – удерживает цепь, не пускает. Тропинка от калитки к крыльцу свободна – не достанет.
Вошёл с опаской.
Лает не переставая.
Не успел двор пересечь, открылась дверь – на пороге коренастый мужичок в меховой безрукавке, штанах потёртых, в обрезанных валенках. И залысины со лба, и животик наметившийся в распахе душегрейки. Не признал бы никогда, если бы не оттопыренное ухо.
– Тихо, Агат! Замолкни! Свои!
Заворчал утробно, нехотя поплёлся к будке.
– Гляди-ка, хахалёк московский объявился! – произнёс весело. – Ну заходи. – Распахнул дверь и посторонился.
– Здравствуйте! – растерянно произнёс Вадим.
Большая холодная прихожая вроде летней террасы, только окна небольшие. Дрова аккуратно поленницей сложены. Вёдра с водой на лавке. Бидон сорокалитровый. Мешки чем-то набиты. Баллон газовый. Лопаты в углу.
– У тебя со здоровьем-то как? – неожиданно спросил Иван.
– Да вроде нормально…
– Это хорошо! – И, разворачиваясь всем телом, ударил под солнечное сплетение.
Вадима согнуло. Пытался вдохнуть, не получалось.
Следующий удар, коленом по лицу, заставил распрямиться, интуитивно попятиться к двери. Потянул ладони к лицу, закрывая. Не успел.
Ванька ударил кулаком напрямую, впечатал в лицо.
Боль иглой вонзилась в мозг. Инстинкт самосохранения заставил опять согнуться, закрыть лицо руками, выставляя вперёд локти.
Ванька бил и бил.