Аргиш

Улыбался. Поражала быстротечность и бесконтрольность происходящих событий. Стоило только взойти на трап самолёта, и всё пошло не так, как он предполагал. Сделав шаг, переступил неведомый барьер и очутился в мире, который существует по неведомым ему законам. В Москве, в этих монотонных буднях, ситуация просчитывалась и прогнозировалась на месяцы, годы вперёд. Знал, что будет делать сегодня и чем закончится завтрашний день. И так год за годом. Здесь – всё поменялось. Сейчас он несётся на снегоходе по заснеженной реке, вокруг раскинулась тайга, и нет никакой уверенности, что он благополучно доберётся до намеченной цели. Больше того, даже эта намеченная цель до конца не ясна. Всё может измениться в любую секунду. Время потекло по-другому – убыстрилось, и события, происходящие внутри этого временного потока, непредсказуемы.

Езда получалась какой-то рваной – увеличение скорости на прямых отрезках и замедление, когда река делала поворот. И так раз за разом. Если бы не холод, не ветер, бьющий в лицо, от которого всё время хотелось хоть как-то заслониться, вполне мог бы и уснуть.

Когда Иван остановил снегоход, сразу и не сообразил, что произошло. Поразила навалившаяся тишина – мягкая, снежная.

– Ты как? Живой? – спросил Иван, не поворачиваясь. – Перекурим. Замёрз?

– Вроде ничего…

– Давай бензинчику зальём. Ещё пару часов проедем и привал сделаем, чаёк сварганим.

Они остановились возле заснеженной пустоши, широким языком сползающей к реке по правому берегу. Редкие молодые деревца едва видны под снегом. Старое пожарище, сообразил Вадим.

Иван достал из рюкзака бинокль, встал на сиденье снегохода и долго вглядывался в пустое заснеженное пространство.

– Что увидел? – спросил Вадим.

– Ничего. Температура не та. Было бы похолоднее… градусов двадцать пять, а ещё лучше тридцать…

И видя, что Вадим не понимает, пояснил: «Сохатого я смотрел. Они по краю обычно стоят, в тайгу не особо и лезут. Когда холодно, пар у них от дыхания знаешь какой! А если два или три – рядом – как дым из трубы поднимается, в морозном воздухе издалека видно.

Ладно, поехали».

И снова понеслась разворачиваться навстречу белая лента реки, и уже казалось, что так будет всегда – нет и ничего не может быть впереди.

В Кулой приехали затемно. Снег искрился в свете фар.

Деревня это или посёлок, Вадим так и не понял, не до того было. Устали, намёрзлись. Хотелось в тепло и спать.

Чёрный дом на окраине. Иван, чертыхаясь, пытался открыть в темноте навесной замок.

Промёрзшая насквозь комната на втором этаже. Слой инея на окнах, как плесень, разросшаяся по стеклу. Четыре железные панцирные кровати. Небольшая печь вся в трещинах и замазах свежей глиной. Неряшливо сваленные поленья рядом.

– Вещи, спальники заноси. – Иван, присев на корточки возле печки, сразу же принялся щипать ножом лучину. – И снег – в котелок. Только утрамбуй, а то десять раз бегать придётся.

– Где это мы? Что за дом?

– Брошенный. Когда на охоту ездим, останавливаемся. С участковым договорились – он не против.

Давай-давай, что ты встал?

За две ходки принёс вещи и котелок, набитый снегом.

Иван только запалил, прикрыл заслонку. Затрещала, разгораясь, лучина.

– Ну сейчас начнётся… Дверь не закрывай!

Раздался пронзительный писк.

– Ага, – сказал Иван и распахнул печную заслонку.

Из огня с писком метнулись крысы – одна, вторая, третья. Чёрными комьями валились на пол, Иван ловко ударом ноги, словно бил по мячу, отправлял крыс за дверь. Одна увернулась, заскакала вдоль стены.

– Что встал? Гони её к двери!

Крыса металась по комнате, ища выход. Вадим с Иваном, топая ногами, гнали её к двери.

– Всё! Закрывай! – Иван нагнулся, стал засовывать поленья в печь. – Сейчас, сейчас тепло будет.

Не стой столбом! Открывай тушёнку, хлеб нарежь. Котелок-то на печку поставь. Спирт у меня в рюкзаке. Кружки готовь.

Пили спирт. По очереди ножом подцепляли куски тушёнки, клали на хлеб. Потом пили чай – горячий, сладкий.

Лица – красные, белки глаз – красные – морозным ветром исхлёстаны.

Комната согревалась медленно. Изо рта всё ещё валил пар. Раздеваться не хотелось.

– Давай ещё по одной и укладываться будем. В спальниках теплее.

Иван вытряхивал спальник из брезентового мешка. Вадим таких спальников раньше не видел. Огромный ватный матрац, сшитый в виде кокона. И даже полосочки на нём – бледно розовые – как на старых матрацах. Сверху брезентовый чехол. В таком действительно не замёрзнешь.

– Хороший мешок! – похвалил Иван, расстилая спальник поверх железной сетки. – Геологический. Старый. Таких, наверное, уже и не выпускают. На снегу спать можно. Ты свой тоже доставай, вниз постели, всё теплее будет.

Показалось, что Иван захрапел раньше, чем лёг.

Вадим лежал, зарывшись с головой в душное, пахнущее прелью тепло спальника. Стоило закрыть глаза, как в темноте начинала развёртываться белая лента дороги, виток за витком, поворот за поворотом, оконтуренная по краям чёрными штрихами лапника. Потом и она пропала.

Утром потеплело. Небо затянуло серой хмарью. Падал мелкий снежок, словно сверху крошили что-то.