Аргиш

Сложилась головоломка, которая мучила его последние годы, гнала сюда, на Север. Не вымаливать прощение он ехал! Не для того, чтобы избавиться от чувства вины – от этого не уйдёшь. Теперь он знал – зачем.

Пошёл обратно к снегоходу.

– Ну что, москвич, занервничал? – хохотнул Иван. – Страшно в прошлое-то шагнуть?

– Всё нормально. Поехали!

– Поехали так поехали, – согласился Иван. – Готовься, полчаса осталось.

В снежном вихре, стелющемся за санями в промороженном воздухе, на полной скорости, выметнулись из-за поворота. И тут же Иван сбросил скорость, стал притормаживать.

– Твою же мать! – услышал Вадим.

Выглянул из-за плеча.

Перегораживая реку от берега до берега, плотной сбитой массой стояли олени. Стадо. Голов сто, а может, и больше. Много.

Почему они здесь, на реке?

Иван медленно подъезжал. Остановился. Метров десять до первых…

– Придётся объезжать. Это не коровы, не расступятся. У-у-у, твари! И берег высокий, на подъёме в снегу завязнем.

Вадим молча рассматривал. Было не по себе. Олени тоже смотрели. Глаза – выпуклые, бессмысленные – ничего не выражали – смотрят, но не видят, пустое место мы для них. Ведь в зоопарке всё по-другому. Олешек, симпатичный, рога… хлеб из руки берёт, губы мягкие. А здесь? Десятки глаз смотрят на тебя и не видят. Жутковато.

– Хоп! Хоп! – крикнул Иван и замахал руками. – Пошли!

Ни малейшей реакции. Стоят, тупо уставившись.

– Да и хрен с вами! – выругался Иван, по дуге разворачивая снегоход. – По берегу объедем.

Медленно, утопая в рыхлом снегу, миновали стадо и спустились обратно на лёд.

– Сейчас уже становище, – сказал Иван.

Река плавно поворачивала. На изгибе, на пологом берегу, поросшем редким ельником, стояли чумы. Дымы тянулись вверх в морозном воздухе.

Прорубь у самого берега – чёрным пятном на снегу. К ней натоптанная тропинка вьётся.

С обрывчика – вниз, утопая по грудь в снегу, с лаем вынеслись собаки. Не догоняют – рыхлый снег мешает, не держит.

Иван повернул. Медленно заехали на берег – мимо одного чума, второго… остановились.

Раскидистое дерево с толстым стволом, голые ветки в серое небо запустило – царапает.

На корточках, прислонившись спиной к стволу, сидела женщина.

– Смотри, мать, кого я тебе привёз! – весело прокричал Иван, спрыгивая на снег.

Вера? Это Вера?!

Потом, перебирая в памяти первые мгновения встречи, он сообразит, что она вышла их встречать, заслышав тарахтение Ванькиного снегохода. Ждала. А сейчас…

Сейчас время замерло, остановилось. Он оглох – не слышал собачьего лая, не слышал, что говорил Иван. Редкие снежинки застыли в воздухе – не падают.

Пожилая женщина – лицо коричневое от непроходящего загара, морщины – резкие, глубокие. Платок – по глаза. Полушубок в заплатах. Больше ничего не разглядел, не успел.

Это не Вера! Ошибся Ванька.

Женщина встала на ноги, выпрямилась. И в этом движении тела промелькнуло что-то до боли знакомое, узнаваемое. На мгновение отступили снега – она сидела на корточках на берегу и мыла посуду, шумела вода, и он был рядом. Сейчас на берег выйдет отец, окликнет её, и она выпрямится.

Вера!

Его время, споткнувшись, пошло дальше. Закружились снежинки. Услышал, как лениво взлаивают собаки, сбившись в кучу в отдалении, как едва слышно урчит мотор снегохода, работающий на холостом ходу.

– Это ты его так? – смотрит на Вадима, а обращается к Ивану. – Зачем?

– У тебя свои боги, а у меня свои, – загадочно произнёс Иван.

Откинулся полог, из чума вышла девчонка. Смуглая, глаза на пол-лица – испуганно-тревожные, волосы чёрные – хвостом на затылке. Полушубок – старый, перешитый. Воротник меховой – клочьями свалявшийся. А поверх воротника – бусы – шары большие, яркие, разноцветные. Красавица малолетняя. Вот только взгляд…

– Анька!

И столько теплоты было в этом слове, произнесённом Иваном с придыханием, что Вадим обернулся.

– Моя! – пояснил. – На каникулах здесь, с матерью.

Девочка молча подошла, ткнулась Ивану лбом в грудь. Обнял, прижал к себе легонько.

– Что стоим? Накорми, что ли? С дороги-то… – обратился он к Вере.

– Заходите в чум.

И покатился ком сумбура – разгружали сани, носили продукты, подходили люди, здоровались, жали руки. Собаки спокойно разлеглись на снегу в отдалении. Набежали дети – крутились возле снегохода, путались под ногами. Иван выхватил из этой круговерти пацана лет семи, поднял на руки.

– Веркин! Якир! – показал Ивану.

Пацан упёрся в грудь руками, требуя отпустить.

– Якир? Что за странное имя?

– Это ты у Верки спроси. Она со своим… наколдовала.

Вспомнил о киндер-сюрпризах. Якир получил первым. Остальные с завистью смотрели. Но, увидев, как он достаёт из рюкзака ещё и ещё – прорвало – сбились в стайку, тянули грязные ручонки.

Потом, сидя на коленях возле пышущей жаром печки, ели ложками из мисок какое-то варево. Они с Иваном выпили по полстакана водки, Вера отказалась. Он молчал. Его ни о чём не спрашивали. Говорили между собой, словно его здесь и не было. Впадал в сонное оцепенение.

Очнулся, когда Иван спросил:

– Как там твой?

– Пьёт, – ответила Вера.