Ариадна Стим. Механический гений сыска

– Да я о тебе забочусь, какие угрозы? Ты думаешь, я что, слепая? Не поняла, кто ты? Какой, к чертопсу, приказчик после увольнения на завод пойдет? У тебя ж на лице написано, что ты совсем к другой жизни привык. Ты не стукач кошкинский, Кошкин других людей подсылает, а значит, это только одно: ты из революционеров. Ходишь, высматриваешь, сегодня все утро вопросы провокационные задаешь. Что делать собираешься-то? Агитировать? Профсоюз устраивать? Ты не подумай, интеллигенция, мне, если честно, плевать абсолютно, мне главное, чтоб ты норму рабочую выполнял. Но учти, попадешься, твои проблемы, и только твои. Стукачи тут кругом, а Кошкин в полицию никогда не обращается. Охрана у него на территории своя, из бывших бандитов Фабричной стороны набранная. Поймают, разговор очень короткий будет.

Остаток дня я потратил с пользой. В цеху встала свеклорезка, и под этим предлогом я успел сбегать на склад и в мастерскую за деталями, где завел разговоры с рабочими о происходящем в сахарном цеху. Потом я побывал на свалке рядом с мастерской, осматривая сломанный саботажником водяной насос, и, не найдя, к своему разочарованию, в груде металла никаких улик, вернулся к ремонту.

Вскоре станок наконец застрекотал, огромными лезвиями рубя мокрую от воды сахарную свеклу на мелкую соломку. Заскрипели черные от гнили деревянные тачки – рабочие загрузили нарезку, увозя ее к огромному баку диффузионного аппарата. Я пошел за ними: текущая в бак горячая вода, что должна была вымывать из свеклы ее сахарный сок, сейчас радостно журчала из стыков труб, и надо было как-то наспех заделать течь.

Когда гудок дал сигнал об окончании смены, я все еще возился с ржавым железом.

– Ты идешь? – Зубцова остановилась рядом, с философским интересом глядя на мою борьбу с гнилыми трубами.

– Надо доделать. Ужин оставьте, к ночи приду.

Зубцова хмыкнула и вдруг перешла на шепот:

– А, ну так и скажи, что дела революционные обделывать собрался. Удачи. Только с трубой осторожно. Получишь кипятка в симпатичное личико, революционерки на каторге любить не будут.

01110

Я провел еще пару часов в темном углу цеха. Ночной смене до меня не было никакого дела, и, лежа на пустых ящиках, я, как мог, отдыхал после дневной работы. Когда часы показали десять, я наконец покинул цех и быстро пересек пустой фабричный двор. Никого. Только скрипят станки в кирпичных коробках цехов, но там, куда я направляюсь, темно и пусто.

Здание фабричной конторы, узорчатое, украшенное декоративными башенками, не светит ни единым окном. Еще раз оглядевшись, я быстро перебежал двор, прижимаясь к покрытой сажей стене. Убедившись, что вокруг никого нет, я решил повторить путь преступника, оставившего яд в кабинете Кошкина. Как и рассказывал промышленник, кроме главного входа в его кабинет с улицы вела пожарная лестница, и я быстро поднялся по изъеденным кислотной росой ступеням. Добравшись до второго этажа, шагнул на железную решетку балкона. Дверь в кабинет Кошкина была закрыта, но в куртке на этот случай уже лежал моток проволоки, отвертка и нож. В случае совсем плохого исхода дела был под курткой и молоток. Мимолетно посмотрев на замок и найдя прошлые следы взлома, я поудобнее встал на колени и принялся за его вскрытие. Кашляя от удушливого дыма, пробивающегося под респиратор, я потратил добрых десять минут, чтоб заставить неподатливый замок открыться. Стерев со лба пот, я с трудом поднялся на ноги и шагнул в кабинет Кошкина. Свежесть, холодный фильтрованный воздух, деревья в кадках и лозы, ползущие по стенам. Бронзовые панели и пружинистый ворс ковровых дорожек. Холод. Обжигающий холод приставленного к затылку ствола и оглушительно громкий щелчок взводимого курка.

01111

Кабинет Кошкина тонул в холодном электрическом свете. Ковровые дорожки чернели от месива уличной грязи. Я потирал руки, с которых только сейчас сняли веревки, а вокруг, на обтянутых изумрудным атласом стульях, сидели мрачные фабричные охранники, держащие в синих от татуировок руках кто короткое трехствольное ружье, а кто обычный револьвер. Лица, на которых легко угадывалось богатое бандитское прошлое, сплошь разочарованные – на столе блестел в свете ламп мой полицейский жетон, а начальник охраны с огромным раздражением смотрел на срочно вызванного управляющего, что как раз клал трубку после долгого и явно неприятного разговора с фабрикантом.

– Что ж вы так, где попало шляетесь, ваше благородие, мы же все тут люди простые, могли вам и черепушку раскроить, уделали бы сейчас тут все мозгами, вышло бы неудобно. А то стукач наш из местных срисовал, что упырек какой-то к шефу лезет, мы и кинулись проблему решать, могли ж и не разобраться вовремя.

В голосе начальника охраны не было и тени сожаления. Смотрел он предельно нагло и насмешливо, явно радуясь, что удалось повалять по земле полицейского.

– Лучше бы вы раньше так фабрику охраняли. Глядишь, и расследования вести не пришлось. Когда Кошкин яд нашел, кто-нибудь тут был из охраны?

– Конечно, был. Василий Львович никогда по фабрике без нас не ходит. Вот Хорь с ним ходил в то утро.