Ариадна Стим. Механический гений сыска

Деревянная дверь, уплотненная тряпками, тяжело распахнулась, и мы вошли в плохо освещенный сводчатый коридор. Внутри было нечем дышать: фильтры уличной вентиляции почти не работали, и печной дым рвался из тянущихся вдоль стен труб. Кругом дикое нагромождение какой-то мебели, досок, бочонков.

Проверка пропусков дежурным, узкая деревянная лестница. Через несколько пролетов – одинокая дверь: заглянув внутрь, я увидел огромный зал, занявший весь второй этаж. От начала до конца он был заставлен кроватями. Грязные, сбитые из дерева, лишенные всякого намека на белье, они занимали все место в зале, кроме узкого прохода. У некоторых кроватей стоял порой стул или сундук, но вещи в основном просто висели на вбитых в стену гвоздях.

Зал был полон людей, кто-то спал, раскинувшись на кинутой на доски грязной куртке, кто-то метался то ли в бреду, то ли в белой горячке, кто-то оживленно разговаривал, кто-то читал книгу. Людей в зале было набито, как в полицейскую камеру, а может, даже больше.

Выше – то же самое. Еще одна грязная деревянная лестница, еще один заполненный кроватями этаж.

– Что, интеллигенция, не нравится жилье? По лицу вижу, что не нравится. А ты привыкай. – Зубцова хмыкнула. – У тебя-то поди на квартире приказчицкой повольнее жилось? На простынях поди лежал да за столом сосновый кофий пил? Ну, уж извини, с этим туго у нас.

– А что, здесь все живут?

– Почему же все? Стимофей Петрович, например, в городе квартирует. Как и другие мелкие начальники. Мастера, конечно, снимают часто. А мы все здесь, куда деться? Или у тебя, может, секрет есть, как при той плате, что мы получаем, можно в приличном доме комнату снять? Ну, так поделись, а то я сколько ни работаю, все никак догадаться не могу. Но ты не унывай, ты с нами, с ремонтниками, жить будешь, у нас получше.

Четвертый этаж был таким же общим залом, только разгороженным досками. Даже не доходящие до потолка, они образовывали сложный лабиринт коридоров со множеством маленьких, забитых людьми каморок.

Откинув ситцевую занавеску, Зубцова пригласила меня внутрь одной из них и сразу же грохнулась на сбитую из досок кровать, с облегчением стягивая сапоги.

– Что стоишь, падай. – Она кивнула на несколько ящиков, застеленных рогожей и старыми куртками. – Или ты думаешь, что я тебя в свою кровать пущу? Зря.

Из угла хохотнул Иван Паяло. В отличие от всех остальных, он лежал на самой настоящей железной кровати в обнимку с молоденькой черноглазой девушкой, судя по сползшему одеялу – явно не слишком сильно одетой.

– Лакрицина, она на производстве патоки работает, – представила хихикнувшую девушку Зубцова. Рука ремонтницы переместилась, указывая на сгорбившегося за книгой парня: – Мокротов Валентин, ветеринар, студент – в нашей больнице работает. А это Варя, жена его, упаковщица конфет, – она указала на заплаканную девушку в застиранном платье.

Я приготовился было рассказывать жильцам свою заготовленную заранее биографию, но никто даже не попытался со мной заговорить. Мокротов весь вечер продолжал читать учебники по ветеринарии, сидящая рядом с ним Варя – какой-то истрепанный роман, Зубцова, достав инструменты, чинила принесенный стариком-сторожем протез, а Иван Паяло, приличия ради все же задернув занавеской свою часть каморки, предавался с Лакрициной светлому делу продолжения рода человеческого. За тонкой деревянной стенкой вторили им срывающийся женский стон и чьи-то бессвязные крики в бреду. Где-то напротив долго, на одной ноте принялся кричать ребенок.

Когда вокруг наконец погас свет, я еще некоторое время в ужасе лежал с открытыми глазами. Как вообще можно было решиться лезть во все это, да еще и находясь в здравом уме? Я последний раз осмотрел тонущую во тьме комнату. Из красного угла печально и строго смотрел с медной иконы Парамон Угледержец, покровитель рабочего люда. Вокруг него на иконах поменьше теснилось множество ангелов с покрытыми дешевой позолотой крыльями. Я обреченно вздохнул и, укутавшись тяжелым тулупом, рухнул в тяжелый, вязкий сон.

01101

Работы на следующий день было также много, но каждую свободную минуту я тратил не на отдых, а на разговоры с рабочими. Нужно было установить мотив саботажника, но каждый раз, едва разговор касался аварий, меня неизменно встречало либо испуганное молчание, либо быстрые недоверчивые взгляды. Работники что-то знали, но явно не спешили делиться этим со мной.

Обедали мы прямо в цеху, сидя у дышащих жаром соковарочных котлов. Я пытался впихнуть в себя что-то похожее на щи и старался даже не смотреть на еще одну миску, где ждала меня разваренная, щерившаяся костями и отдающая запахом явно не первой свежести рыба.

Раздался стук подкованных сапог, и рядом села Зубцова, держащая в руках дымящиеся неаппетитным паром миски. Не спрашивая, она перекинула мою рыбу в собственную миску и кинула мне завернутые в газету бутерброды.

– Болтаешь много на работе, интеллигенция. – Она было заработала ложкой, но вдруг резко огляделась и уставилась на меня. – Прекращай все это – целым останешься.

– Это угроза?

Зубцова фыркнула: