Ариэль Шарон. Война и жизнь израильского премьер-министра

В этот самый момент в дверь постучали, и на пороге возник Зеэв Слуцкий, Зевик — старый, верный друг, оруженосец и телохранитель. В самый канун Судного дня он вернулся из своей очередной «командировки» из-за границы, и сейчас приехал, чтобы присоединиться к Арику. Слуцкий так спешил, что, надев форму, забыл сменить обувь и сейчас переминался с ноги на ногу… в сандалиях. К счастью, у Арика были запасные армейские ботинки…

В полночь, поцеловав спящих детей, Арик вместе со Слуцким и остальными офицерами своей бригады вышел из дома и на реквизированном для нужд армии тендере все двинулись в путь.

* * *

Добравшись под утро до своего командного пункта, находившегося в центре Синайского полуострова, Арик тут же подключился к радиосвязи и стал вслушиваться в те разговоры, которые шли в эфире: он всегда считал, что это — лучший способ разобраться в обстановке. В уши ему тут же ударили отчаянные призывы о помощи, раздающиеся из окруженных врагом бункеров.

— Говорит бункер «Рассвет». Мы окружены. У нас есть убитые и раненные. Мы ждем помощи…

— Говорит «Крепость», говорит «Крепость»… Наши боеприпасы на исходе. У нас раненные… Эй, выйдет кто-нибудь на связь или нет?!

— Говорит дзот «Хитрый»! Говорит «Хитрый»! Всем, кто нас слышит. Мы просим о помощи. У нас больше нет сил держаться… Всем, кто нас слышит… мы не удержимся! Ребята, не бросайте нас, пожалуйста! — услышал Арик умоляющий голос.

Арик узнал этот голос — он принадлежал молодому лейтенанту Максу Мамону. Не в силах больше сдерживаться, Шарон вышел в эфир.

— Держитесь, парни! — сказал он. — Я клянусь вам, скоро вы получите помощь. Не выходите из бункера!

— Я слышу тебя, командир! — ответил ему Макс, тоже очевидно, узнавший голос Шарона. — Мы попробуем. Спасибо за эти слова — ты первый, кто нам ответил…

Тогда Арик еще не знал, что не сможет, несмотря на все усилия, сдержать данную им клятву — ему просто не дадут это сделать.

Из всего услышанного Шарон понял, что линия Бар-Лева рухнула в одночасье, а бункеры, как он и предсказывал, превратились в смертельные ловушки для находящихся внутри них взводов. Но никакой радости от того, что он оказался прав, командующий резервной танковой бригадой не испытывал.

Пока его танки продолжались подтягиваться к Синаю, он выехал в штаб фронта.

Стоявшие вокруг штаба солдаты и офицеры встретили своего бывшего командира ликованием — пожалуй, так в свое время русская армия встречала Кутузова, назначенного на смену ненавистному чужаку Барклаю де-Толли. Крики радости сменились аплодисментами, а затем, словно опомнившись, все вытянулись по стойке «смирно» и отдали ему честь. Шарон по своему обычаю пожал десятки, а то сотни протянувшихся к нему рук и начал расспрашивать об обстановке. То, что он услышал, оптимизма не прибавляло: большинство рядовых танкистов и младших командиров были в полной растерянности, а офицеры откровенно не любили и не доверяли новоназначенному командующему фронтом Гонену и нередко игнорировали его приказы…

Два последующих дня войны — 7 и 8 октября — у Ариэля Шарона ушли на бесконечные конфликты с командующим фронтом Шмуэлем Гоненом и начальником генштаба Давидом Элазаром.

По общепринятой версии, отношения между Шмуэлем Гоненом и Ариэлем Шароном натянулись во время их первой встречи — после того, как Шарон обрушился с резкой критикой на своего преемника на посту командующего Южным округом. Дескать, по мнению Шарона, успех египтян в первые часы войны в значительной степени объяснялся тем, что Городиш неверно расположил танки и артиллерию — если бы он выдвинул их ближе к Суэцу, то можно было удержать фронт до подхода основных сил и с 240 танками. Понятно, что Городиш был в бешенстве от самого тона Шарона, который теперь был его подчиненным, и решил сделать все, чтобы «поставить Арика на место».

Однако по имеющейся у автора этих строк (но неподтвержденной никакими документами) информации, на самом деле все было куда проще и драматичнее одновременно.

Во время этого разговора с глазу на глаз Шарон предложил Городишу на время войны — и только на время войны! — поменяться местами: он примет командование Южным фронтом, а Гонен станет командиром танковой бригады. Такой обмен должностями выглядел вполне естественно: в отличие от Городиша, Арик командовал Южным округом не месяц, а почти четыре года, он лучше знал местность, у него не было проблем в общении с личным составом. И если бы Городиш принял предложение Шарона, он выглядел бы очень достойно: как человек, сумевший ради общей для всех цели наступить на горло собственному самолюбию.

Но в том-то и дело, что наступать на горло собственному самолюбию молодой генерал Шмуэль Гонен как раз не умел, и потому предложение сдать на время полномочия командующего фронтом воспринял как личное оскорбление, а самого Арика стал считать с этого момента своим заклятым врагом.