Арина

— Нет, Жора, не согласен я с такой философией, — возразил Дмитрий. — Ты повторяешь чужие и неверные мысли. Их придумали люди бездушные, выдающие себя за технократов. Они бы всех в автоматы-роботы превратили, дай им волю. Но ты же сам врач, я не ожидал от тебя этого услышать. Как можно с холодным рассудком прикасаться к самому трепетному и чувствительному существу природы — человеку? Притом к тому, у которого несчастье. Ведь все больные, по сути дела, люди несчастные, пусть временно, но несчастные. А нередко находящиеся, прямо скажем, на грани. Так как же здесь обойтись без души?

— Ну ладно, ладно… — Жора откинулся на спинку скамьи, не спеша достал сигарету. — А все-таки я тоже прав, согласись, твой риск, если разобраться, никому не нужен. Ведь не взялся оперировать Чижова, допустим, Калинцев, хотя по опыту ты ему в ученики годишься. Он уже двадцать лет полосует этих кроликов, — Жора кивнул на открытые окна палат, — и не знает ни одной неудачи, у него не бывает осечки. Недаром больные о нем говорят: «Если к этому попал, жить будешь».

Дмитрий с минуту молчал и смотрел на Пирата, который разомлел от жары и валялся рядом под кустом сирени. Этот пес от овчарки с лайкой был ничейный, приблудный, но он так усердно облаивал перелезавших через забор в больничный парк мальчишек и неизвестно как попадавших туда захмелевших гуляк, что все в больнице давно считали Пирата своим, а повара столовой, не скупясь, подбрасывали ему не только сахарные косточки, но и приличные шматки мяса. Больные тоже щедро отваливали собаке всякой всячины от своих гостинцев, которые приносили им родные. Сейчас Пират так изнемогал от жары, что ленился даже прогонять одолевавших его настырных мух. Сядет муха ему на живот либо на спину, пес чуть приподнимет голову, посмотрит недовольно на эту муху и, щелкнув зубами, пугая ее на расстоянии, снова уткнется мордой в траву.

— Ну, брат, обленился ты совсем, — сказал Дмитрий.

— Что ты бормочешь? — вскинулся Жора.

— Это я Пирату, — усмехнулся Дмитрий. — А тебе что могу сказать? Не хотел бы я быть таким хирургом, как Калинцев. Вот он трезвый, разумный… а печется лишь о себе, как собственную репутацию не подмочить. Если у кандидата на операцию кроме основного диагноза есть другие болезни, то он ни за что не возьмется за скальпель…

— Зато у него никакой смертности, — опять напомнил Жора, рассматривая импортную сигарету.

— А знаешь, с кем я его сравниваю?

— Ну?

— С тем метким охотником, который без промаха попадает в привязанного к дереву зверя.

— Лихо, — ухмыльнулся Жора.

— Ты знаешь, Жора, у меня за пять лет две смерти, — продолжал Дмитрий. — Это были люди, которым без операции жить оставалось полтора-два месяца. У каждого столько набиралось болезней, что если посчитать, не хватит на руках пальцев. И все они со слезами просили сделать операцию… Но зато четверых я, можно сказать, вернул с того света. Все они мне присылают письма. Одна женщина верующая, так она — смешно сказать! — в церкви за меня молится и пишет: «Теперь вы мой второй бог». Представляешь, кто перед тобой — живой бог. Вот сейчас взмахну крылами и вознесусь на небеса…

В это время что-то зашуршало в листьях липы, под которой они сидели, и вдруг на ботинок Жоры шлепнулась серо-белесая лепешка, быстро расползлась по мыску, увеличилась в размере до пятачка.

— Эй ты, господь, уже караешь? — Жора толкнул Дмитрия в плечо.

И только теперь они увидели, что на ветке липы сидит с видом глубокого мыслителя нахохлившийся Яшка, можно сказать, тоже старожил больничного парка. Года три назад кто-то подломал птице крыло, скорее всего мальчишки, и с той поры поселилась она в этом парке. Летать Яшка почти не мог, а только с горем пополам перепархивал с дерева на дерево да сносно бегал по земле, приволакивая левое крыло. Питался Яшка в основном с Пиратом, который охотно делился с приятелем своими обедами, позволял ему все, что понравится, брать из-под самого носа. Другие вороны, здоровые, не любили Яшку, били его, наверное, мстили за то, что он калека, не такой, как они, а может, не прощали ему дружбы с людьми: ведь Яшка прямо из рук больных брал сыр и всякую иную вкусную еду. И когда здоровые вороны нападают на Яшку, он тотчас шмыг с дерева на землю и посеменил к Пирату, а тот сразу лай поднимает, защищая друга, бросается на разбойников, высоко подпрыгивая в воздух.

Надо полагать, Яшка наконец сообразил, что друга пора выручать, слетел с ветки на землю и, кособочась на одну сторону, приковылял к Пирату, примостился у его брюха и стал пугать мух, а которых и ловить, глотать, прикрывая круглые глаза от удовольствия. Жора, тоже наблюдая за птицей и вытирая травой ботинок, сказал неожиданно зло:

— Вот сейчас оторву голову этому з…у Яшке.