Арина Великая

Естественно, Фёдор Яковлевич умолчал об Илье и о том, что потеря контакта с кровным отпрыском явилась главной причиной его охлаждения к науке. Об этой своей боли Поползнев не мог признаться даже пьяным. Так и осталось для Анфисы непонятным, почему полный сил учёный не может найти для себя достойное занятие. Она догадывалась, что для людей, вроде Поползнева, отсутствие хорошего финансирования не является непреодолимым препятствием для успешных исследований.

Поведала и Анфиса о своей жизни. Рассказывала, фактически, самой себе, потому что Поползнев только делал вид, что слушает, а на деле злился, что наговорил лишнего. Она рассказала, что родилась в 72-ом в Томске. В 90-ом поступила в Томский университет, в 95-ом – в аспирантуру, но сделать диссертационную работу в срок не успела. Слава богу, её оставили на кафедре, где она может продолжать своё исследование.

– Ну и как? Наработали на диссер? – задал Поползнев вопрос вежливости.

– Да где там! – с горечью ответила Анфиса. – Видно, ума не хватило. Да и с руководством не повезло.

– Мне бы ваши заботы, – простонал Поползнев и поспешил домой с мыслями о недопитой бутылке водки в холодильнике.

10

Анфиса не была красавицей, но и дурнушкой её нельзя было назвать. Это была среднего роста крепко сбитая круглолицая блондинка с пышной грудью и широкими бёдрами. Она немного стеснялась своей крестьянской внешности и завидовала изящным фотомоделям с их длинными ногами, узкой талией и узким личиком. Но главные достоинства Анфисы таились в её душе. Она была поразительно доброй женщиной, воспитанной на классической русской литературе и патриотических фильмах. Впитанная с молоком матери советская идеология не позволяла ей раскисать ни при каких обстоятельствах. Она не могла принять, чтобы рядом с нею погибал от алкоголизма такой удивительный, такой способный и такой симпатичный человек.

После того разговора на Дне Победы между Поползневым и Анфисой установились почти дружеские отношения. Однажды Анфиса набралась смелости прийти к Фёдору Яковлевичу домой. В ответ на его немой вопрос: «Что тебя ко мне принесло?» она вынула из сумки четвертинку водки и сказала, что у неё полный завал на работе, и потому ей страшно хочется напиться. Поплакалась, что на диссертацию уже махнула рукой, и что даже на непритязательную статью в отечественном журнале нет у неё материала. Поползнев равнодушно плеснул ей в стакан водки. Они звонко чокнулись и выпили за злую судьбу. Выпив, Фёдор Яковлевич ожил, расспросил девушку о деталях её работы, играючи в них разобрался и указал путь к разрешению проблемы.

Анфиса послушалась поползневского совета и уже в том же году получила неплохой результат, который можно было публиковать.

Теперь пришла очередь Анфисы помочь Фёдору Яковлевичу. Она стала часто приходить к нему домой, чтобы поговорить не так о работе, как о более отвлечённых вещах – о большой науке, об искусстве, об истории и даже об опостылевшей обоим политике. Охотно рассуждая о высоком, Поползнев часто забывал о своей депрессии, и в глазах его временами появлялся прежний блеск. Анфиса, естественно, пыталась выяснить причины его падения, но он лишь однажды обронил, что потерял близкого человека и интересную работу и больше не видит цели, чтобы жить.

И тут случилось повторение сути первого акта известной шекспировской трагедии: «Она меня за муки полюбила, а я её за состраданья к ним». Ему было пятьдесят два, ей – тридцать. Во время очередного разговора на высокие темы он неожиданно отметил, что у Анфисы красивые серые глаза, на её далеко не впалых щеках пылает здоровый румянец, а на полных губах играет зовущая улыбка. Повинуясь минутному импульсу, он поцеловал её в эти улыбающиеся губы,.. а далее всё пошло по пути, давным-давно отработанному эволюцией.

Утро они встретили на узком диванчике съёмной квартиры Фёдора Яковлевича. Анфиса сварила кофе, и они приступили к разработке плана совместных исследований. Девушка расхрабрилась и сама предложила весьма оригинальную схему решения довольно сложной проблемы. Поползнев поначалу принял план Анфисы в штыки, но она упорствовала, приводя дополнительные аргументы. И случилось невероятное – Фёдор Яковлевич признал правоту своей гражданской жены и пришёл от неё в восторг. Вскоре Поползнев сам увлёкся их совместной работой и, самое удивительное, он перестал пить. Анфиса и исследовательская работа давали ему необходимый для нормальной жизни объём положительных эмоций. Свою общую статью они опубликовали в хорошем западном журнале. В 2006-ом Анфиса защитила кандидатскую, а в 2007-ом осчастливила мужа рождением сына. И наконец, Фёдор Яковлевич сумел убедить себя, что у него нет серьёзных оснований убиваться по потере информации об Илье. Ведь живёт-то его клон далеко не в Африке и едва ли бедствует в своём вполне благополучном Чикаго. Эта простая мысль окончательно вернула Поползневу интерес к жизни, и ему захотелось заняться чем-то значительным, чем-то великим, чтобы не краснеть при встрече с единокровным сыном за бесцельно прожитые годы.