Как бы то ни было, в результате принятия закона, о котором идет речь, гражданский коллектив Афин как бы замкнулся, превратился в привилегированное сословие «избранных», пользующихся всеми благами демократии. И в данном отношении Перикла, кстати, нельзя назвать наследником традиций Солона и Клисфена. Эти два выдающихся реформатора, напротив, активно способствовали принятию новых граждан в афинский полис. Наверняка они считали, что периодический приток «свежей крови» не повредит никакому государственному организму. Перикл, судя по всему, был иного мнения, но главное и самое интересное даже не в этом, а в том, что народное собрание с энтузиазмом приняло закон. Перед нами один из парадоксов афинской демократии (а с парадоксами подобного рода нам не раз еще придется сталкиваться): демос, гордый свободой и равенством, которых он добился, отнюдь не желал делиться этими достижениями с какими бы то ни было «чужаками».
Закон Перикла, ужесточивший критерии гражданского статуса, не может, конечно, считаться импонирующим, но нельзя отказать ему в известной логичности. Демократический полис, постепенно конституируясь, все более четко отграничивал себя от «внешнего мира», в том числе и в самой Аттике. В целом реформы Эфиальта и Перикла привели к тому, что к середине V в. до н. э. афинская демократия приобрела свой классический, законченный облик. Демос реально взял власть в свои руки, постепенно, но неуклонно избавляясь от «опеки» аристократов. Наступил знаменитый «Периклов век», время высшего внутреннего и внешнего расцвета Афин.
Значение закона Перикла о гражданстве не следует недооценивать также и в том смысле, что он практически исключил возможность для аристократов поддерживать путем матримониальной политики связи со знатью других греческих и негреческих государств, что в эпоху архаики (да еще и в первые десятилетия V в.), как отмечалось выше, было важным рычагом ее престижа и влияния. Достаточно вспомнить приведенный чуть выше пример с Кимоном. Во всяком случае, на брачных контактах аристократии за пределами родного полиса отныне приходилось поставить жирный крест.
Закон о гражданстве, во-первых, постулировал (пусть лишь формально) абсолютно равный с точки зрения происхождения статус всех полноправных афинских граждан. Во-вторых, этот закон не позволял аристократам открыто прокламировать свои генеалогические традиции, более того, заставлял их в определенной степени скрывать свои родословные: ведь практически в каждой из таких евпатридских родословных было более чем достаточно неафинских элементов, что отныне становилось нежелательным. Представляется неслучайным, что инициатором закона был именно Перикл – политик, который как раз отнюдь не был заинтересован в афишировании своих генеалогических связей, особенно со стороны матери. Дело в том, что по нескольким женским линиям он принадлежал к роду Алкмеонидов, который к этому времени имел в афинском общественном мнении достаточно негативную репутацию, считался религиозно оскверненным и к тому же подозревался в персидской измене. Кроме того, по женской линии Перикл еще и находился в родстве со свергнутыми тиранами Писистратидами, причем родство это было одновременно весьма отдаленным (и Алкмеониды, и Писистратиды возводили свое происхождение к пилосской царской династии Нелеидов) и довольно близким (мать Перикла Агариста была правнучкой Писистрата, см. Bicknell, 1974). Внешнее сходство Перикла с Писистратом эксплуатировалось политическими противниками афинского «олимпийца» (Плутарх, Перикл. 7), и последний, естественно, стремился нейтрализовать последствия столь опасного родства, во всяком случае, отнюдь не был склонен афишировать его.