Аристократия и демос

Существовало для Перикла одно обстоятельство, отягчавшее достижение ведущего положения в государстве: как сообщает Плутарх (Перикл. 7), «собою он казался похожим на тирана Писистрата; его приятный голос, легкость и быстрота языка в разговоре этим сходством наводили страх на очень старых людей». Кстати, сходство с Писистратом было не случайным совпадением. В результате политических браков еще в VI в. до н. э. многие афинские аристократические семьи неоднократно породнились друг с другом, так что их родословные в значительной степени переплелись. И Перикл по одной из многочисленных женских линий действительно являлся праправнуком знаменитого афинского тирана. В период, когда тирания Писистратидов была уже свергнута и к ней формировалось все более отрицательное отношение, вплоть до полного неприятия, когда происходило складывание основ демократии и шла ожесточенная борьба с Персией, в которой обосновались последние отпрыски династии тиранов, – такое родство, безусловно, не могло не казаться согражданам подозрительным.

Тем не менее, несмотря на все это, Перикл все-таки был самим своим происхождением, можно сказать, почти обречен на активную государственную деятельность. Знатный аристократ, сын одного из лидеров полиса, имевший в числе родственников и свойственников немало видных политиков, – он без колебаний и сам пошел по той же стезе. Способствовал его продвижению некоторый дефицит ярких личностей, имевший место в Афинах в 460-х гг. до н. э. Плутарх справедливо пишет (Перикл. 7): «Аристид умер, Фемистокл был в изгнании, а Кимона походы удерживали по большей части вне Эллады». К этому можно было бы еще добавить: умер (или, скорее, погиб) и Ксантипп, отец Перикла. Это случилось около 473–472 гг. до н. э., и группировка Алкмеонидов осталась вообще практически без ярких вождей. Перикл, несмотря на свою молодость, был единственным, кто мог играть роль такого вождя. И он принял ее на себя, действуя пока исподволь, пользуясь, скажем, временным отсутствием Кимона, действительно ежегодно надолго убывавшего в поход. Прямого, «лобового» столкновения с Кимоном Перикл, конечно, в то время еще не выдержал бы: несоизмерим был их политический вес. Кстати, не тогда ли выработалась одна из наиболее важных впоследствии черт всей политики Перикла (как внутренней, так и внешней): переиграть врага тактически, выжиданием и осторожностью, по возможности не рисковать, не ввязываться в открытый бой, а если уж делать это, то только тогда, когда решающий перевес достигнут и победа обеспечена?

Если в годы преобладания Кимона темпы демократизации афинского полиса значительно замедлились, а то и приостановились, то Перикл, подобно Фемистоклу, позиционировал себя, несмотря на весьма знатное происхождение, как политик демократической ориентации. Это неизбежно сталкивало Кимона и Перикла друг с другом. А может быть, ход событий следует представлять несколько иным образом: Перикл, превращаясь из неискреннего сторонника Кимона в его главного противника, становясь самостоятельным лидером, должен был заявить какую-то политическую позицию, чтобы на ее почве привлечь к себе как можно больше приверженцев. Демократические лозунги в борьбе против «чопорного аристократа» Кимона оказывались в высшей степени подходящими.

Во всяком случае, именно такая картина вырисовывается из сообщений Аристотеля (Афинская полития. 27) и Плутарха (Перикл. 7). Высказывание Плутарха особенно характерно: Перикл «стал на сторону демократии и бедных, а не на сторону богатых и аристократов – вопреки своим природным наклонностям, совершенно не демократическим. По-видимому, он боялся, как бы его не заподозрили в стремлении к тирании, а кроме того, видел, что Кимон стоит на стороне аристократов и чрезвычайно любим ими. Поэтому он и заручился расположением народа, чтобы обеспечить себе безопасность и приобрести силу для борьбы с Кимоном». Конечно, ко всем таким характеристикам нужно относиться cum grano salis. Плутарх, безусловно, мог лишь гипотетически воссоздавать ход мыслей жившего за пятьсот лет до него Перикла. Кроме того, не следует забывать, что для Плутарха знаки позитива и негатива применительно к понятиям «демократия» и «аристократия» расставлялись иначе, чем для нас: «власть лучших» была в его глазах, безусловно, предпочтительней, чем «власть народа». И тем не менее в данном суждении, как представляется, есть значительная доля истины. Это доказывается как историческими параллелями – примерами из карьеры других политиков, решивших создать собственную группировку (Писистрат, Фемистокл), так и общими соображениями о преимущественно личностном и конкретно-ситуативном, а не программном характере политической борьбы в полисных условиях (Ruschenbusch, 1979). Как бы то ни было, 460-е гг. до н. э. стали уже периодом атак Перикла на Кимона – сначала осторожных, затем все более и более смелых и острых.