Аристократия и демос

«Проклеоновских» взглядов в нарративной традиции мы, кажется, вообще не находим. Это тот редкий случай, когда в оценке исторического деятеля все античные авторы абсолютно солидарны – и при этом их единодушная оценка просто не может быть безоговорочно верной уже потому, что слишком она одностороння. Если Клеон был действительно воплощением всех худших человеческих качеств, как его рисуют, то пришлось бы только удивляться неразумию афинского демоса, который на протяжении ряда лет доверял лицу без каких-либо позитивных черт, позволял ему оставаться одним из лидеров государства. Не будем забывать, в частности, что не кто-нибудь, а именно Клеон успешно завершил операцию при Сфактерии, одну из самых удачных афинских кампаний за весь период Пелопоннесской войны. И это при том, что он в общем-то не был военным человеком, на протяжении большей части своей карьеры оставаясь чисто «штатским» политиком (насколько это вообще было возможно в полисных условиях).

Если не брать в расчет субъективных антипатий того или иного древнегреческого писателя, всех их шокировал прежде всего стиль политического поведения Клеона, его пресловутая «неистовость». И вот здесь многое подмечено абсолютно верно. Действительно, Клеон – и, вероятно, вполне сознательно – держал себя во всех ситуациях политической жизни совершенно не так, как государственные деятели предыдущих поколений, да и большинство его современников. Выступая с трибуны, внося предложения, ведя полемику с оппонентами, он допускал и даже утрировал элементы буффонады, шутовства. Это особенно бросалось в глаза по контрасту с Периклом, чье политическое поведение – во всяком случае, в зрелые годы «афинского олимпийца», – отличалось демонстративной сдержанностью.

Характерно свидетельство Плутарха (Никий. 8) об отношении сограждан к клеоновской буффонаде: «Афиняне больше смеялись, чем верили, ведь они вообще охотно шутили над его легкомыслием и сумасбродством. Как-то раз, говорят, было созвано народное собрание, и народ долгое время сидел на Пниксе в ожидании Клеона. Наконец тот пришел с венком на голове и предложил перенести собрание на завтра. „Сегодня мне некогда, – сказал он, – я собираюсь потчевать гостей и уже успел принести жертву богам“. С хохотом афиняне встали со своих мест и распустили собрание».

Итак, афинские граждане, вместо того, чтобы дать решительный отпор выходкам Клеона, потешались над этими выходками и тем самым, по сути, поощряли их. Более того, посмеявшись, они затем… дружно голосовали за меры, которые предлагал «кожевник». Очевидно, чем-то он был симпатичен демосу. Наверное, он был просто ближе, понятнее простому народу, чем Аристид, Кимон или Перикл. Те стояли над толпой, пытались поднять ее до своего уровня. А Клеон был, что называется, «своим в доску». Он, напротив, опускался до уровня толпы, говорил на ее языке. Бесспорно, авторитет Клеона у низших слоев гражданского коллектива был вызван еще и тем, что все инициативы этого деятеля были пронизаны откровенным популизмом.

Невозможно усомниться в том, что Клеон, при всей деструктивности его действий, был весьма ярким явлением афинской истории последней трети V в. до н. э. Интересно было бы написать его подробную биографию, но это, к сожалению, не представляется возможным ввиду состояния источниковой базы. Более или менее освещены, да и то фрагментарно, лишь несколько последних лет его жизни и деятельности. Мы понятия не имеем даже, когда он родился, начал ли свою общественную деятельность человеком молодым или уже не очень. А ведь это тоже немаловажно – знать, выдвинулся ли после Перикла на первый план начинающий, перспективный политик или гражданин зрелых лет, но при «афинском олимпийце» не имевший возможности полноценно проявить себя в полисе.

Впрочем, судя по всему, Клеон все-таки начал свою карьеру еще при жизни Перикла, заняв по отношению к нему, очевидно, положение своеобразного «оппозиционера слева», поборника более радикальной демократии. Возможно, его след читается в известных судебных процессах, развернувшихся в конце 430-х гг. до н. э. против лиц из окружения Перикла. Относительно одного из этих процессов – суда над философом Анаксагором – сказанное вроде бы даже подтверждается источниковым материалом. Диоген Лаэртский (II. 12), ссылаясь на автора II в. до н. э. Сотиона, указывает, что «обвинял его (Анаксагора. – И. С.) Клеон и обвинял в нечестии – за то, что он называл солнце глыбой, огненной насквозь». Но, с другой стороны, тут же Диоген приводит и иную точку зрения, восходящую на этот раз к Сатиру – еще одному эллинистическому писателю: «К суду его привлек Фукидид, противник Перикла (т. е. Фукидид, сын Мелесия. – И. С.), и не только за нечестие, но и за персидскую измену».