— Мне плевать, — отзываюсь равнодушно.
— Тебе, наверное, не понять, — тихо мямлит девчонка, но я все слышу. — Ты живешь один. Почему?
И все-таки Беркут — то еще трепло. Эту информацию она могла получить только от него.
— Почему, Ян? Один, отдельно от семьи. Разве это нормально?
— Не твоего ума дело.
— Не моего конечно. Просто это так… странно. У вас в семье какие-то проблемы?
— На данный момент проблемы у тебя, — напоминаю я ей.
Замолкает, правда ненадолго.
— Из-за тебя меня снова накажут. Я только-только отсидела три недели домашнего ареста.
— Тебе полезно, — потираю висок.
Опускаюсь на пол. Прислоняюсь спиной и затылком к дверце шкафа. Меня снова донимает головная боль. Пока еще умеренная, но уверен, по традиции, к ночи она перерастет в мигрень.
— Что значит полезно?! — возмущается, дважды чихнув. — Кстати, здесь ужасно воняет хлоркой. Ты в курсе?
— И еще мне холодно. Очень холодно.
А в этом сама виновата. Явилась спасать Князева фактически в чем мать родила, но жаловаться не буду, Арсеньева без одежды выглядит весьма недурно.
— Ян… Выпусти, пожалуйста.
Уже
— Если не вернусь до утра, меня не отпустят в Питер, — сокрушается она.
— Привезу тебе магнит на холодильник, — обещаю я.
С досады опять лупит по стенке шкафа.
— Ладно, путеводитель, Арсеньева. С фотографиями, — улыбаюсь.
— Лучше выпусти. Хочу своими глазами увидеть этот город.
— Увидишь. Когда-нибудь. Если переживешь эту ночь, — добавляю я.
— Ты не оставишь меня здесь.
— Да ну…
— Ты… не станешь поступать так со мной!
— Как самонадеянно с твоей стороны. С чего бы?
— Не станешь, — повторяет упрямо.
— Ты в этом так уверена? — уточняю насмешливо.
— Дочитал книгу? — неожиданно переводит тему. — «Пролетая над гнездом кукушки» Кена Кизи — очень странный выбор, не находишь? И как тебе?
Молчу.
— А я сейчас читаю Рэя Брэдберри.
Закатываю глаза. Трещит как сорока. Ей и собеседник ни к чему.
— Что именно?
Зачем спрашиваю и поддерживаю этот нелепый диалог — не имею ни малейшего понятия.
— «451 градус по Фаренгейту»…
Не менее странный выбор, чем мой.
— Мне нужно поговорить, а слушать меня некому. Я не могу говорить со стенами, они кричат на меня. Я не могу говорить с женой, она слушает только стены, — цитирую я.
— Очень злободневно. Но сперва мне казалось, что я зашла в темный лес без фонаря, — делится впечатлениями девчонка.
Нашла тоже время…
— Пожарные, которые не тушат, а поджигают. Мир, в котором нет места чести и любви. Думать запрещено. Представляешь, уже тогда Брэдберри фактически предсказал наше будущее. Я про общество потребителей и массовую деградацию.
Девочка, заинтересовавшаяся антиутопией, а не бабским глянцевым журналом, продолжает приятно удивлять.
— Зачем миру читающие люди? Ими сложно управлять, ведь книги пробуждают разум, — пожимаю плечом. — Брэдберри напечатал этот роман на арендованной пишущей машинке. За девять дней. Сидя в полуподвальном помещении библиотеки Лос-Анджелеса, — рассказываю я.
— Ты читал его?
— Естественно.
— Так я и думала.
— Хватит мне зубы заговаривать.
Начинаю злиться. Какого дьявола она заводит со мной светскую беседу? Условия, как бы, к этому не располагают.
— Я и не заговариваю. Просто страшно… что ты уйдешь.
— Так и не сказал спасибо за подарок, — расстроенно щебечет спустя пару минут.
— Я оставил его в подъезде. И твои идиотские шары тоже.
Молчит. Обиделась. Бьюсь об заклад, мой ответ оскорбил ее до глубины души. Почти уверен в том, что подарок она выбирала долго и тщательно.
— А что там было? — интересуюсь максимально безразлично.
Не отвечает. Молодец. Все-таки остатки гордости дают о себе знать.
— Много денег потратила? Я верну.
Сопит от недовольства, но держится.
— Мне пора. Проболтаешься кому-нибудь об увиденном или услышанном — пожалеешь. Вывезу в лес. Или брат твой пропадет после занятий. Посмотрим по обстоятельствам.
Встаю. Осматриваю шкаф. Не задохнется точно, по собственному опыту знаю. Да к тому же, зазоры наверху с пол пальца. Исключено.
— Советую включить мозги и не вибрировать понапрасну. Надеюсь, ты меня услышала.