Аритмия

Утром она не пришла. Не пришла и к обеду. Он безутешно плакал. Я сказал ему, что наверняка были у мамы какие-нибудь неотлучные дела на работе, на что возразил он мне, что мама давно не работает. Я пообещал, что вечером она точно придёт. И пошёл к ней домой, моля бога, чтобы никуда она не делась. Повезло. Дверной звонок не работал, но на нетерпеливые мои стуки она откликнулась. Приоткрыла дверь, сумрачно поглядела на меня, спросила, чего надо. В образовавшуюся щель приметил я угол накрытого стола и оголённое мужское плечо с лямкой вылинявшей майки. Поспешил представиться ей, сказал, что нам обязательно нужно поговорить. Она, помедлив немного, всё же вышла, прикрыла за собой дверь. Молодая, темноволосая и темноглазая женщина, миловидное лицо которой заметно уже опорочено было стойкой алкогольной зависимостью, нездорового цвета, отёчное, с набрякшими веками. Заметно было, что и сейчас не трезвая она, но в состоянии ещё достаточно вменяемом. Я, опасаясь, что, недослушав меня, скроется она, хлопнув перед моим носом дверью, принялся торопливо рассказывать ей всё, скорей упрашивал, чем просил, навестить сына. Добавил для вящей убедительности, что состояние его всё ещё угрожающее, возможны непредсказуемые осложнения, её приход наверняка благотворно скажется на дальнейшей его участи. Она ни разу не перебила меня, не переспросила, ни одна мышца на её лице не шелохнулась. Потом буркнула: сегодня не могу, завтра. И закрыла за собой дверь. Я знал, что завтра она тоже не придёт. В голове не укладывалось: ну такая она рассякая, какой бы ни была, но не может ведь быть, не бывает ведь так, чтобы у женщины, девять месяцев вынашивавшей своего ребёнка, в муках его рожавшей, к груди своей прикладывавшей, ничего к нему не осталось. Даже когда в такой он страшной беде, просто из обычного человеческого сострадания. Что, что такое мог сделать этот мальчик с чудными васильковыми глазами, чтобы стать ненужным ей? Её сын, первым словом которого, вернувшегося из небытия, было «мама». Пропадающего от любви к ней, от тоски по ней. Может быть, я, по молодости своей или полу другому, не способен постичь это или не дано мне, всё тут много сложней, чем представляется мне? Не связано ли как-то это с отцом мальчика, о котором никому здесь ничего не известно?

Я снова боялся. Боялся вернуться, встретиться с ним глазами. Позвонил в дверь напротив, рассказал соседке о состоявшемся разговоре. Она заплакала. Спросила, может ли чем-нибудь помочь, побудет с мальчиком. Я ответил, что это способно лишь навредить, поинтересовался, не знает ли она, есть ли у матери здесь какие-нибудь родственники или просто близкие люди. Не знала, но придумала, что сходит на фабрику, где та работала, вдруг что-либо удастся выяснить. На том и порешили. Я вернулся, зашёл к Модику, как называли мы его. Кстати сказать, мы уже знали, почему так затейливо назвала она сына. В честь её отца, его дедушки.

Не решился признаться ему, что виделся с мамой, и сегодня она прийти не сможет, обещала завтра. Солгал, что мама обязательно придёт вечером, но, наверное, попозже, какие-то у неё сейчас проблемы, раньше вряд ли получится. В семь часов сделал ему нужную инъекцию, поручил дежурной сестре ночью повторить, до завтрашнего утра ему не проснуться.

Обрадовала соседка. Одна из сотрудниц, работавшая с матерью Модика в бухгалтерии, вспомнила, что в Свердловске живут у той родители, замужем не была, девичья фамилия её – Ковальская. Уже немало.

Не стану загружать читающих этими подробностями, ничего они не убавят и не прибавят. У врачей, при всех издержках этой профессии, есть и неоспоримые преимущества. Зав нашим отделением связался с начальником городской милиции, чью тёщу избавил он от жёлчного пузыря, через полтора часа стали известны свердловский адрес и номер телефона Модеста Ковальского (вот, опять же кстати, доказательство тому, что и это редчайшее имя давалось, значит, не случайно, мало ли в громадном Свердловске Ковальских, кто-то на что-то уповал?). Ещё через час я разговаривал с ним. Вечером следующего дня старший Модест прилетел. Быстро, без нередкой волокиты, на самом высоком уровне была задействована санитарная авиация, вскоре Модик с дедушкой, сопровождаемые выделенным врачом, улетели в Свердловск…

Мог бы рассказать, как непросто далось это Модику, да и нам всем, как до последнего ждал он маму, но не хочу и вам, и себе портить настроение, пусть уж завершится этот рассказ хэппиэндом. Достаточно того, что мне выпало не только вспомнить, но и, когда писал это, вновь пережить те тревожные события. Приятного, как нетрудно догадаться, мало.

Ангелина