Аритмия

– Тут вот ещё, – продолжила, – билеты эти, вижу, по три рубля, два за шесть, отработаешь. Вот тебе десятка, бери, бери, не дёргайся, вот ещё тебе записка с адресом. Полина Петровна её зовут, не перепутаешь? Отдашь вот это, – кивнула на стоявший у двери небольшой чемодан, скажешь, что от меня. Если она чего передаст мне, потом передашь. На остальные себе и крале своей мороженое купишь. И никому о том ни слова, особенно маме, что посылала я тебя. Спросит мама зачем тебя позвала, скажешь… ну, к примеру, этикетку на немецком языке просила прочитать, ты же в школе немецкий учишь?..

Рассказываю конспективно, не полагая нужным описывать, что при всём этом и в голове, и внутри творилось, не о том речь. Сказал я маме, что выйду ненадолго погулять, сходил к Полине Петровне, толстой размалёванной тётке в пёстром халате, недалеко оказалось, имя перепутать не мог, Полиной мою маму зовут, отдал чемодан, ничего она тёте Ане не передала, даже спасибо мне не сказала.

В субботу утром поговорить с Ниной не сумел, пришла она перед самым звонком. Сидела она на три парты впереди меня и в другом ряду, ждал я, когда обернётся ко мне, а она всё не оборачивалась, лишь уже в конце урока соизволила. Я, перехватив её взгляд, кивнул и незаметно показал заветные голубые бумажки. Нина глаза распахнула, недоумённо головой туда-сюда повела, тоже кивнула. На перемене я отошёл к окну в конце коридора, вскоре она подошла ко мне. Оба мы по разным причинам не хотели, чтобы увидели все, как мы уединились тут, быстро обменялись несколькими словами.

– Достал?

– Достал.

– Там? На когда?

– Там, на четыре.

– Молоток. Я минут за десять подойду.

– Договорились.

Больше мы до конца уроков ни разу не переглянулись. Верней сказать, это она ни разу на меня не поглядела, я-то, как всегда, украдкой на неё поглядывал, на её две туго заплетённых светлых косы, а если больше удавалось – на целую подаренную мне половину её лица: на плавно стекавшую линию гладкого лба, на нежную матово-белую щеку, чуть вздёрнутый нос, краешек розовых губ. Один раз, чего обычно дожидался, вызвали её отвечать к доске, можно было долго и не таясь видеть её всю. На тех же переменах тоже, конечно, но ведь всегда в какой-нибудь галдящей кучке, совсем не то. Оставалось дожить до завтрашних без десяти минут четырёх часов.

В воскресенье утром сказал я маме, что сегодня идём мы с Колей в кино, он билеты взял. Мама посетовала, что денег сейчас нет, отдам Коле через три дня с получки.

Как бы ни старался я сейчас, всё равно штампов и банальностей не избежать. Как плохо спалось мне ночью, как изводился, дожидаясь нужного времени, как готовился, собирался. Это я после тёти-Аниных увещеваний уговаривал себя, что зря себя накручивал, теперь же час от часу больше волновался. Очередное везение: в тот осенний день было по-летнему тепло, можно было обойтись одной нормальной рубашкой. И была у меня одна нормальная рубашка, в такую красную и чёрную клетку, разве что немного великоватая мне, перешла от двоюродного брата Гарика, на полтора года старшего и намного переросшего меня. Единственная моя куртка, линялая, с вытертыми локтями, вовсе уже стала неприглядной. Брюки нагладил так, что о стрелки пораниться можно было. И туфли годились, мало ещё ношенные, слегка, правда, каблуки скосились, но допустимо, и если хорошо их погуталинить, а потом бархаткой блеск навести – за новые сойдут. До бритья ещё не дожил, оставалось только управиться с шевелюрой – впереди у меня, как и по сей день, клочок волос упрямился, корова, как говорили тогда, языком лизнула. Ну, о том, чтобы опоздать, и говорить нечего, прибыл в парк с получасовым запасом. День выдался погожий, солнечный, было время немного погулять там, расслабиться, но не рискнул: вдруг, пусть и один шанс из тысячи, придёт Нина раньше, а меня не будет. Стоял недалеко от входа в кинотеатр, держался особняком, чтобы не затеряться среди оптимистов, надеявшихся обрести «лишний билетик».