Аритмия

Опять же не стану шаблонно описывать, как я маялся, а минуты тащились возмутительно медленно. Да, забыл сказать, на руке моей красовались часы. Замечательные часы, о которых большинство ребят нашего класса, такая же безотцовщина, и мечтать не смели. Я одолжил их на этот день у Коли. Отразил все его попытки узнать, для чего мне они понадобились, обещал вечером рассказать. Без пятнадцати четыре нетерпение моё достигало апогея, и вдруг возникло ощущение, сильно встревожившее меня. Захотелось помочиться, этого только сейчас не хватало. Общественного туалета здесь, знал я это, не было. Да если бы и был, разве мог я отлучиться? Мелькнул вариант попроситься у билетёрши на входе, билеты ей показать, но очень сомнительный: наверняка разорвёт она билет, да пока разыщу я туалет, да там и очереди всегда бывают, пока дождусь, пока вернусь, а обратно не впустят. Столько времени займёт, не увидит меня Нина, повернётся, уйдёт, подумает, что разыграл её… Все эти думки метались в моей голове как застигнутые врасплох тараканы, но знал уже, что в любом случае с места не двинусь, придётся терпеть. Вариант дождаться Нину, вместе войти, и чтобы затем ждала она меня, пока торчу в туалете, сразу же отверг. Не мог я так облажаться, лучше пусть лопнет мой мочевой пузырь. И, тем же концом по тому же месту: не упустит ведь она возможность растрепаться потом об этом, весь класс, девчонки прежде всего, со смеху покатываться станут, обсуждая, как я, встретив её, на радостях обмочился, а то не знаю я наших зубоскалов.

Без десяти четыре, Нины нет. Не счесть же сколько раз в жизни приходилось мне терпеть, когда хотелось в туалет. На уроке, например, или ещё где, если возможности не было. Иногда подолгу, всякое случалось. Но такого никогда со мною раньше не бывало: не с каждой минутой – с каждой секундой делалось невмоготу. По́том зябким покрывался, тихонько взад-вперёд покачивался, тесно скрестив ноги, – так легче казалось терпеть. Без пяти четыре, Нины нет. Удачней расхожей фразы о белом свете, который стал не мил, тут не подберёшь. Вдруг страшная мысль сразила меня: она не придёт! Попросту не захочет идти со мной: узнают все об этом, похихикают, при её-то гоноре, никакое кино того не стоит. Как же я, дурачина, раньше об этом не подумал, повёлся, что подошла она тогда к окну, время назначила? Чтобы потом рассказать подружкам, позабавиться. И новая мысль, вообще убийственная: не исключено, что сейчас прячется она неподалёку с кем-нибудь из них, наблюдают, как я тут маюсь, рожи корчу и ножками сучу, ухахатываются. И вот она, последняя верблюжья соломинка: почувствовал, что если срочно не опорожнюсь, мокрыми станут мои отутюженные брюки. И тут я увидел Нину – спешила сюда, метров двадцать-тридцать разделяли нас. Она тоже увидела меня, помахала рукой. Подбежала, запыхавшись, глянула на меня, всполошилась:

– Ты чего? Лицо у тебя какое-то…

Я лишь догадываться мог, какое оно у меня. Кажется, без слезинок тоже не обошлось. Вытащил из кармана билеты, сунул ей, простонал:

– Иди сама… Иди, иди, не могу я! Совсем не могу, понимаешь? – И помчался от неё со скоростью невозможной. Воскресенье было, середина дня, в парке людей полно, с детишками, укромного местечка не сыщешь, добежал до какого-то дерева потолще в сторонке, тоже, вообще-то, на виду, но не очень, да не до того уже было, как бы ни осрамился…

Имелось, само собой, у этой истории продолжение, как и у всех прочих в нашей жизни, но, как принято в таких случаях изрекать, это сюжет для какого-нибудь другого рассказа…

Максим и Надежда

У Максима была репутация бабника. Никто этому не удивлялся. Более того, подивились, если бы не соответствовало это молве. Кому ж, как не ему? Не многим за тридцать, толковый врач, далеко не бедствует и, главное, свободен. Можно даже сказать, красив, а не всего лишь симпатичен. Мужчина видный, сероглазый, одевается со вкусом, приятен в общении, с таким просто вместе показаться – уже немало. А лёгкая, едва наметившаяся полнота и столь же незначительные височные залысины вовсе не убавляли его привлекательности, придавали, наоборот, значимости, опытности. Добавить к этому, что обладал он даром особо ценимым женщинами: остроумен был, не мелочен, ухаживал красиво – чего ещё желать. И, конечно же, не обходили его вниманием особи прекрасного пола в возрастном диапазоне от юного до небезнадёжного. Не последнюю опять же роль играло небеспочвенное суждение, что не может ведь не быть бабником неженатый мужчина с такими достоинствами. К тому же не однажды случалось видеть его с женщинами – тоже самыми разными, неизменно красивыми, ухоженными.