Аритмия

Но не покидает меня ощущение, что встречается Рита со мной не для того, дабы пасть в мои объятья. Верней, не только для того. В некий ритуал это превратилось – раз уж встретились, надо раздеться? Для чего ж тогда встречаемся? И когда по каким-либо причинам не было у нас возможности заняться любовью, Рита не огорчалась. Ну нет, так нет. Почти до такой же спелости дозревал и я: ну нет, так нет, не велика беда. Что так же удивительно, мы мало разговариваем. Не то чтобы не хочется или не о чем, а как-то так получается. Пока любимся – ни слова не произносим. Я, признаться, никогда не мог понять, как можно в это время о чём-либо разглагольствовать, хотя, как настоятельно рекомендуют спецы, чуть ли не обязательный компонент совокупления. Я «в процессе» и глаза-то большей частью не раскрываю. Рита здесь моя единомышленница. Но мы и вне постели беседуем мало, о пустяках всяких. Как, например, сегодня, в воскресенье: Ритин муж с утра пропадал на какой-то конференции, потом у них банкет намечался, а мы с ней, в полдень ещё, отправились в бунгало и пробыли там долго. Тоже плохо объяснимо. Как бы спокойно, даже демонстративно спокойно ни относилась Инна к моим отлучкам, я всегда старался выходной проводить дома. Да, моим своенравным пациентам я могу понадобиться в любое время суток, выбирать не приходится, но всё-таки больно уж подозрительно, за уши притянуто. Не стоило испытывать Иннино терпение. И потом, у меня сын есть, непростой парнишка и в годах самых проблемных, а мы с ним так мало общаемся…

Длился ещё сентябрь, очаровательная в наших благодатных краях пора. Лето ещё в нерастраченной силе, тепла и зелени вдоволь, и лишь воздух на закате отчётливей свежеет и синеет. Да грусть какая-то, невесомая и незримая, подступает к сердцу вечерами – предчувствие неотвратимой осени, дождливой и стылой. После сорока – теперь постигаю – ощущаешь это не сознанием даже, не памятью – одним дыханием, томлением. Мы с Ритой сидели на берегу скромной речушки, имени которой не знаю, и не уверен, что названа как-то она на географической карте, смотрели, как лениво колышутся тронутые неуловимым течением серые мохнатые водоросли. Солнце уже скатывалось к нечастым деревцам ближней рощи, где-то далеко, нам не видимые, призывно мычали коровы; возвращались, наверное, в хозяйские дворы. На этот сокрытый от остального мира травянистый речной закоулок, обрамлённый разросшимися кустами, Рита привела меня уже во второй наш приезд сюда. Место было привлекательным во всех отношениях. Прежде всего тем, что надёжно хоронило нас от посторонних взоров. Бунгало стояло на отшибе, ни с кем из соседей Рита не контачила, и не было среди них общих с её мужем знакомых, но, известно, бережёного Бог бережёт. К тому же, поговорке следуя, навещали мы этот райский закуток считанные разы – когда очень уж сильно припекало и не терпелось погрузиться в прохладную тишину безымянной речки. Несколько шагов от берега – и по грудь будет, хватало для счастья.

День сегодня выдался жаркий, мы приехали в самый солнцепёк. Раньше, на заре амурных отношений, нас менее всего заботило, что творится за окнами. Хотя, бывало, воздух в длительно запертом, непроветриваемом помещении был таким горячим, удушливо плотным, что мы, переступив порог, сразу испариной покрывались и рты разевали, как выброшенные на берег рыбины. Однако не мешало нам это, разве что форточки перед тем распахнув, поспешно сдирать с себя одёжку и валиться, тиская друг друга, на широченный, будто специально для любовных утех предназначенный диван. Уже через минуту-другую мы были мокрыми как мыши (никогда, кстати, не мог понять, причём тут сплошь покрытая шёрсткой мышь) и скользкими, как те же рыбины, но сие не отвращало нас, не убавляло пыла – моего, во всяком случае. Рискнул бы даже предположить, что придавало нашим забавам некую экзотическую, африканскую страстность. Хорошего здоровья, правда, всё это требовало. И неукротимого желания.

Теперь – не то. Мы, добравшись до бунгало, тоже первым делом распахнули не только форточки – все окна, двери настежь, разделись и пали на диван. Но друг к дружке не притронулись. Больше того, словно бы ненароком постарались лечь так, чтобы наши вспотевшие после часовой езды в раскалённой машине по отвратительным дорогам тела не соприкоснулись.

−Жарища, – выдохнул я.

– Жарища, – эхом откликнулась Рита.

Полежав с четверть часа, она поплелась принять душ. Хвала её мужу, сумел оснастить неказистое деревенское обиталище достижениями цивилизации. Жаль, о кондиционерах не позаботился. Минут через пять я последовал за ней. Рита, запрокинув голову и сомкнув веки, стояла под шипящими водяными струями. Я в несчётный уже раз залюбовался её совершенным телом. Протянул руку, коснулся её груди. Она открыла глаза, туманно улыбнулась:

– Выхожу, выхожу. – Прихватила с вешалки полотенце и, проходя мимо меня, сказала: – Ты тут не разнеживайся очень, я проголодалась.