Аритмия

Но она, будто не слышала, скрылась за дверью. Я помедлил немного, соображая, как надлежит теперь повести себя, чуть поостыл, справедливо решил, что не разбираться же с ней на улице. И потом действительно в комнате душно, не помешает освежиться перед дорогой. В конце концов, четверть часа погоды не сделают. Оно даже к лучшему – если придётся выяснять отношения, разумно это в спокойной обстановке, не за рулём. Речушка близко, в сотне шагов от нас, по дороге ни одного дома с гляделками-окошками. Риту я принципиально не догонял, шествовал позади. Добравшись до облюбованного нами местечка, Рита бросила на траву халат, вошла нагая в застывшую воду, поёживаясь и покряхтывая. Шляпу, однако, не сняла. Очень белокожая, она береглась от солнца, панически боялась веснушек и умудрилась даже в знойное нынешнее лето остаться нетронутой загаром. Я, помедлив немного, двинулся за ней. Плавать, кстати сказать, она не умела, да и не удалось бы здесь поплавать при всём желании – глубина не та. Но окунуться, освежиться, забредя чуть подальше, можно было. Чем мы и занялись. Я, сам толком не поняв для чего, нырнул, легонько дёрнул Риту за ногу. Как все, не умеющие плавать, она страшилась не ощутить под собой дна; заверещала, отчаянно замолотила по воде руками. Кричать вообще-то здесь, голой, не следовало, не топил же её, в самом-то деле, поостереглась бы. Может быть, хлебнула от неожиданности, завелась поэтому?

Она выбралась на берег, облачилась в халат, раздражённо бросила мне:

– Идиот.

– Зато ты очень умная, – парировал я. – Заголосила на всю деревню. Шуток не понимаешь.

Она не ответила; сидела, демонстративно повернувшись ко мне спиной. И я уже пожалел, что так неумно повёл себя, но выпрыгнула вдруг мыслишка, что нет худа без добра, самое время сейчас топать к машине и возвращаться в город. Безропотно глотать «идиота», даже сказанного в запале, я не должен был. Я ей не мальчишка-одноклассник. Но, тоже справедливо, нехорошо было оставлять её здесь разобиженной, не попытаться загладить свою пусть и копеечную, но всё-таки вину. Способ этот известен от сотворения мира. Подсел к ней, обнял, поцеловал. Рита, как водится, сначала подёргалась, поотворачивалась, затем отмякла, тоже в знак примирения чмокнула меня.

Теперь мы сидели двумя голубками, тесно друг к другу, Рита отрешённо кусала травинку, я другой травинкой водил по её бедру. Изредка лениво перебрасывались словами. Посудачили о том, водится ли в речке рыба – мальки ведь какие-то суетятся, могут вырасти. Я поразмышлял над тем, что к домашнему обеду в любом случае уже не поспеваю, но идея сходить куда-нибудь с Инной ещё вполне осуществима.

Рита подобрала веточку, на пятачке возле наших ног начертила решётку, поставила в правом верхнем углу крестик:

– В крестики-нолики умеешь?

Я снисходительно улыбнулся, вписал в центр нолик. Игра эта простецкая, обладая интеллектом чуть выше дебильного, не проиграешь. И не выиграешь, если противник твой хоть что-то соображает. Но очень хотелось мне утереть ей нос, доказать, что даже в таком примитивном поединке верх будет мой. Сыграли мы конов несчётно, где-то в двадцатом удалось обхитрить её. Рита воспылала жаждой реванша, заставила меня, нудившегося, продолжить состязание, подловила-таки меня, утратившего бдительность, тогда я уже во что бы то ни стало, захотел отыграться… Чушь какая-то…

Намаявшись, решили искупаться, зарезвились, Рита принялась брызгать на меня, я – на неё, сошлись в «рукопашной», я прижался к ней, вдруг, наваждение просто, возбудился, вытащил её на берег, распластал на траве. Должен признаться, «на природе» заниматься любовью мне довелось впервые. Удовольствие оказалось сомнительным: трава неожиданно сделалась жёсткой, натирала колени, липла к мокрому телу и коварно кусала спину такой же мокрой Риты, отчего та ёрзала и недовольно скрипела, мухи какие-то жужжали, кто-то ползал по мне… К тому же не угасал страх, что вздумается какому-нибудь местному ротозею припереться вдруг сюда. К счастью, всё быстро завершилось, мы снова полезли в воду – отмыться; подсобило это мало, поспешили в бунгало принять душ. Потом доели два оставшихся бутерброда, допили кофе. На столе валялась какая-то старая газета с кроссвордом, я лёг на диван, взялся разгадывать. Рита достала пилочку, примостилась рядом, занялась своими ногтями. Кроссворд оказался заковыристым, трудно давался. Рита здесь мне была плохой помощницей. Сухо, отчётливо пощёлкивали над диваном часы. Одолевала тяжёлая, дремотная лень, пеленала, словно кокон гусеницу. Одна радость, жара спадала, живительные сквознячки загуляли по комнате. Что это, интересно, за рассказ Алексея Толстого из шести букв? Вторая «а», последняя «а»… Четвёртая, если верно отгадал по вертикали, – «ю»…

– Сходим, посидим ещё немного у речки? – предложила Рита. – Прохладней стало.

– Давай, – равнодушно согласился я.

День иссякал, мы глядели на зыбкие солнечные отблески в темнеющей воде. Рита спросила:

– У пацана твоего есть уже девчонка?

– Не знаю, – пожал я плечами. – Есть, наверное, они нынче вызревают рано.