Аритмия

Прежде мы утоляли голод после любовных игрищ. Рита никогда ничего здесь не готовила – привозила кофе в термосе и несколько разномастных бутербродов. Я – дежурную бутылку вина. Нынче и этот ритуал претерпел изменения. То есть и кофе, и бутерброды, и вино остались, но потреблялись «до того». Мы сидели в кухоньке. Рита, одетая лишь в полотенечную чалму на мокрых волосах, я – в трусах, ели, пили. Пили без тостов – я подливал в бокалы по мере надобности. За время трапезы обменялись двумя соображениями. Рита сказала, что вино кисловато, я посетовал, что забыли мы его сразу сунуть в холодильник. Затем Рита споласкивала посуду, а я, уничтожая губительные улики, складывал в пакет опустошённую бутылку и прочие остатки трапезы. Свежую простыню Рита тоже привозила из дому и, соответственно, увозила, возвращаясь.

Вытерев руки, она достала из сумки эту сложенную простыню и, обмахиваясь ею, пошла впереди меня в комнату. Застелила диван, легла посредине на спину, раскинула руки, отдавая себя в полное моё распоряжение. Я навалился сверху, принялся мять и целовать её, дожидаясь, пока проснётся во мне желание. Дистанция эта, к недовольству моему, подозрительно затянулась, а потом, когда система заработала, дольше обычного не мог почему-то облегчиться, достойно завершить свой любовнический долг. Подосадовал даже – и самому захотелось уже покоя, и Рита, чувствовал, маялась. Очень жарко было, душно, мокро.

Я отвалился, мы лежали рядышком, глядели в потолок. Мерным ножничным щёлканьем секундная стрелка часов, висящих над диваном, стригла время. Не заметил, как заснул. Проспал недолго, едва ли полчаса. Рита посапывала рядом. Рот её чуть приоткрылся, в уголке его проступила, как у ребёнка, тоненькая слюнная струйка. Я впервые увидел её спящей. Сейчас она, с этой своей детской струйкой, казалась совсем юной и невинной, кольнула вдруг бредовая мысль, что я, старый греховодник, совращаю чистую, доверившуюся мне девочку. Она, будто почувствовав мой взгляд, раскрыла глаза, усмехнулась:

– Пока ты дрыхнул, я всё время икала. Ветчина была какая-то жирная. И лень было встать, сходить на кухню воды попить.

– Принести тебе воды? – спросил я.

– Уже не надо. Ты ко мне не приставай, я ещё немного покемарю. – Повернулась ко мне спиной и тут же, пяти секунд не прошло, снова засопела.

И скучно мне вдруг стало. Скучно. Слушал её сопение, тупо пялился на лёгкие крылышки её лопаток, на прилипшие к затылку светлые прядки, мысли в голове двигались тяжело, неразворотливо. Зачем я здесь, для чего тащился с ней сюда битый час, изнывая в душной железной коробке, в воскресный день? Верней, понятно для чего, но зачем? Если бы ещё Рите это очень было нужно, куда ни шло, так ведь нет же, к чему обольщаться. В моей воле повернуть её сейчас к себе, заполучить её телесные прелести, и она, знаю, не станет противиться, отдастся мне с тою же джокондовской улыбкой, но ведь не хочется мне. Нет, не опостылела мне Рита. Просто не хочется. Ничего не хочется, Не в потенции тут дело.

И постепенно укреплялся в мысли, что пора с этим завязывать. Смысла уже нет. Лгать жене, лгать самому себе. Не долго уже виться этой верёвочке, стоит ли неразумно рисковать – и мне, и тем более Рите. Последствия могли быть непредсказуемыми. Разбужу её – и уедем отсюда. Ещё не поздно, к трём вернусь домой. Пообедаю с женой, с сыном, как пристало в нормальной семье. А вечером… А вечером схожу куда-нибудь с Инной. Давненько вдвоём никуда не выбирались. В кино, например, или в театр, сто лет не были. Да просто погулять, в конце концов, можно, к тому же вечера сейчас такие славные, погожие. Пусть Инна прихорошится, приоденется, женой и женщиной себя почувствует. И вообще… С тех пор как появилась в моей жизни Рита, с Инной близки мы почти не бываем. «Нездоровится» мне, на работе устаю «как проклятый»…

А с Ритой… С Ритой, если пожелает она, будем изредка встречаться. Не то чтобы «давай друзьями останемся», а так, вспоминать станем «молодость», не чужие ведь…