Аркада. Эпизод первый. kamataYan

Слова прозвучали, но за столиком еще долго висела тишина. Они смотрели на медленную Сену, на дома, людей, шпиль старого собора и молчали. То ли собираясь с мыслями, то ли переживая совпадение слов с миром, то ли просто наслаждаясь тем, что сидят рядом. Потом Беатрис положила книгу на малюсенький столик, на котором было место лишь для нее и чашечки кофе, а Орк мягко накрыл ее руку своей.

— Кто написал эти строки?

— Одна русская.

— Мне понравилось.

— Любите поэзию?

— Нет.

— Может, вы никогда ее не читали?

— Читал, но… предпочитал прозу. — Он грустно улыбнулся. — А сейчас жалею об этом.

— Почему?

— У нас было бы больше тем для разговора.

— Я могу рассказывать о своих любимых поэтах, — девушка смело посмотрела Орку в глаза. — Их так много, что мы можем говорить вечно.

— Вы верите в вечность?

— А вы?

— Только вместе с вами.

Беатрис помолчала, переведя взгляд на накрывшую ее руку кисть Орка — грубую и твердую, похожую на руку дровосека, — после чего тихо сказала:

— Вы были здесь вчера.

Твердая ладонь не дрогнула, а чуть сильнее надавила на руку девушки. Как будто Орк испугался, что Беатрис собирается бежать.

— Я сидел у дверей кафе, но не подошел.

— Почему?

— Вчера мне было достаточно любоваться вами.

— А сегодня?

— Захотел узнать ваше имя.

— Почему?

— Потому что, открыв утром глаза, я вспомнил вас, — ответил мужчина, и Беатрис показалось, что его рука стала теплее. — А в следующий миг испугался, что вчера вы оказались в кафе случайно. Что вы приехали из Лиона или Тулузы, полюбовались на собор, а сегодня отправились на поиски иных достопримечательностей.

— Я не похожа на парижанку?

— Вы настоящая парижанка, Беатрис, но я говорю о своем страхе, а страх иррационален. Я испугался никогда не увидеть вас, примчался к открытию и стал ждать. Как робкий студент, познавший первую любовь. Вы разожгли во мне забытые чувства, Беатрис, и я вдруг понял, что они могут сделать меня счастливым.

Это было так необычно и так по-парижски: влюбленность с первого взгляда, томление и признание. Красиво, словно из книги. Или так, словно кто-то захотел прожить свою жизнь, как книгу.

— Не ожидала такой искренности, — пробормотала Беатрис, не зная, что сказать.

На душе — полное смятение, все кажется сном, главой из книги, романтическим сонетом, но мужчина напротив — вот он, живой, настоящий. И настолько сильный, что взглядом освободил соседний столик.

— Я никогда не стану вам лгать, — мягко произнес Орк.

— Ваши слова похожи на признание, — выдавила из себя девушка.

— Уверен, вы слышали их немало.

— Но впервые от незнакомца.

— Вы знаете мое имя.

— И только.

— Что нужно еще?

— Чем я вас привлекла?

— Вы красивы. Романтичны. Когда вы задумываетесь, то начинаете хмуриться. Вы знаете эту книгу наизусть, но продолжаете носить с собой — вам приятно к ней прикасаться, перелистывать страницы, видеть знакомые строки напечатанными… А мне нравится смотреть на вас.

— Мне кажется, вы сошли со страниц старого романа, — рискнула признаться девушка.

— Пусть так, — согласился Орк. — Неужели вы смущены?

— Немного непривычно, — не стала скрывать Беатрис. — И вы по-прежнему незнакомец.

— Это легко исправить.

— И вы торопитесь.

А вот на этот раз Орк замолчал надолго. И в его глазах появилась грусть.

— Я не ошиблась? — едва слышно спросила Беатрис. Не зная, какой ответ ей по душе.

— Вы действительно проницательны, — в тон девушке сказал Орк.

— Вы дважды посмотрели на часы.

— Я должен покинуть Париж.

— Уезжаете навсегда?

И только сейчас Беатрис поняла, что ее ладонь все еще накрыта рукой мужчины, что она чувствует его тепло, а сейчас, после вопроса — легкую дрожь.

— Мне было нужно уехать навсегда, — медленно ответил Орк, глядя девушке в глаза. — Но теперь я принял твердое решение вернуться.

A2 archive ground control [10]

Женщина была настолько худа и носата, что напоминала клевец, било которого зачем-то украсили smartverre в дешевой пластиковой оправе. Очки сливались с ее вьющимися черными волосами и черными же глазами, маленькими, унылыми, смотрящими безо всякой приветливости.

Смотрящими устало…

Усталость показалась А2 главным словом в описании женщины: очкастый клевец с кудрявыми волосами служил олицетворением усталости. Усталости от всего: от очередного длинного дня, ничем не отличного от вереницы тех, что уже случились, и тех, которые остались; от гомонящих посетителей — сколько тысяч их сидело в этом зале и сколько еще придет; усталости от шума окружающей жизни и от самой жизни, в которой ничего не происходит и ничего не радует. И даже яркие краски, изредка раскрашивающие повседневность, оказывались карнавальной мишурой, счастьем если не фальшивым, то недолгим и не имеющим смысла.

А бывает ли смысл у счастья?

Или оно само — смысл?

И цель…

Простая, очень понятная, но труднодостижимая цель превращения тоскливой повседневности в настоящую жизнь, наполненную светом, радостью, надеждой и нетерпеливым ожиданием завтрашнего дня. Жизнь без неприветливых глаз, опущенных уголков губ и переходящей в боль усталости.

— Мы слишком шумные, — задумчиво произнес А2.